За что и с кем мы воевали

[phoenix®]

«За что и с кем мы воевали.» — М.: «Минувшее», 2005. — 80 с.

(Фрагменты)

Предисловие

В последние годы, вспоминая о Великой Отечественной войне, уже почти принято говорить, будто бы в войне этой виноват СССР, и Победа была не победой, а поражением.

Война, якобы, велась не за право на жизнь нации, не за сохранение народов в мировой истории, а за американскую демократию.

Этот тезис беззастенчиво тиражируется в западных СМИ. Им оперируют как само собой разумеющимся в Совете Европы - этом IV либеральном Интернационале, мнящем себя идеологическим ментором и «раздающем сертификаты на цивилизованность». Дерзко оскорбляют Россию прибалтийские страны и Польша.

Но виноваты в этом мы сами. Ибо поругание Победы и истории никогда не было бы начато на Западе, пока оно не было совершено на Родине Победы.

Наш внутренний почти семейный спор и осуждение реальных и мнимых грехов мы вершили, увы, не с подобающим христианским осмыслением истоков наших взлетов и падений. Подобно библейскому Хаму мы выставили Отечество на всеобщее поругание, за что и терпим теперь кару. Как же коварно была использована неспособность перевернуть страницу истории многострадального XX века, не глумясь над жизнью отцов!

Именно отечественные глумители первыми внедрили суждение, что Советский Союз - еще худший тоталитарный монстр, чем нацистский Рейх. Война же, по их логике, была между двумя хищниками за мировое господство, и СССР, как будто первым готовился напасть на Германию, но Гитлер просто опередил Сталина. Наш постсоветский либерал, который «нежно чуждые народы возлюбил и мудро свой возненавидел» (как писал Пушкин), уверен, что у плохого государства не могло быть ничего правильного и праведного.

Но в памяти о войне Отечественной - войне с чужеземцами, пришедшими завоевать и поработить, - споры о том, плохим или хорошим было государство, вообще неуместны. Беда случилась не с государством, а с Отечеством (это в гражданской войне решаются споры о государстве).

Любовь к Отечеству заложена в естестве, сердце человека. Ведь любим мы именно свою мать, а не мать соседа, хотя та, может быть моложе, красивее, образованнее и, как сейчас модно говорить, успешнее... […]

Конечно, проще любить свое Отечество, когда можно им гордиться, когда оно сильно, и все его уважают и боятся. Но именно когда оно повержено и лежит, оплеванное, осмеянное и покинуто всеми, - только тот сын, кто не отвернется, проходя мимо, а закроет собой и оградит от поругания.

Можно ли оставаться верным Отечеству и его извечным и преемственным национальным интересам даже, когда все в государстве вызывает критику и разочарование? Бывает ли идеальное государство без несовершенств и грехов?

Когда уместно и правомерно спорить о государстве, а когда нация обязана подняться над этим, отложить распри по поводу устроения государства и объединиться, чтобы защитить Отечество, иначе нечего будет обсуждать потом, не будет вообще никакого потом? В этом следует разобраться, так как весь этот круг вопросов затрагивает глубинные основы исторического сознания нации, от которого зависит ее будущее.

Существует прямая взаимозависимость между самопредательством нации и наступлением на позиции страны извне, равно как и между либерально-пацифистскими нападками на родную армию во время войны за территориальную целостность страны и переходом противника к террористическим актам против гражданского населения, не ощущающего связи с армией и борьбы за неделимость Отечества.

Сознание, утратившее связь с почвой и традицией, безрелигиозное, будь то ультрамарксистское, или ультралиберальное - порождает утилитарное, прагматичное отношение к государству. Утрачивается понятие Отечества, питавшее национальное сознание в предыдущие века, которые и явили миру великие державы и великие культуры.

Христианское, в особенности, православное сознание рождает совсем иное национально-государственное мышление - ощущение принадлежности к священному Отечеству, которое не тождественно государству - политическому институту со всеми его несовершенствами и грехами. Но такое отношение возникает сначала у глубоко религиозного народа, ощутившего сакральность не только личного, но и национально-государственного бытия как дара Божия, а затем передается в сознании от поколения к поколению.

В национальном самосознании православного почвенного человека главной составляющей предстает является чувство исторической преемственности, острое переживание принадлежности не только и не столько к конкретному этапу или режиму в жизни своего народа, но и ко всей многовековой истории Отечества и его будущему за пределами собственного жизненного пути. В этом - преодоление гордыни, а значит конечности, конкретности личного бытия, когда индивидуальное восприятие истории выхо­дит за рамки одной жизни, проявляя в национальном сознании бессмертную природу души.

Именно поэтому русские люди - не только истово верующие, но и православные в душе, пишут (и мыслят) Отечество с большой буквы, что вызывает презрительный смешок у либералов.

Для верующего - Отечество, - это дар Божий, врученный для непрерывного национально-исторического активного созидания с его взлетами и неизбежными падениями, которые не отчуждают от Родины даже человека, разочарованного в сегодняшнем положении государства. Такой человек никогда не сможет презирать свою страну и глумиться над собственной историей.

Еще пока многие, слава Богу, произносят слово Отечество с трепетом, хотя немногим понятно, что этот трепет питает, - слова из послания апостола Павла Ефесянам: «... Преклоняю колена мои пред Отцем Господа нашего Иисуса Христа, от которого именуется всякое отечество на небесах и на земле» (Еф. 3, 14-15). Переживание Отечества - есть производное от переживания Отца небесного.

В переводах на европейские языки этого стиха «отечество» звучит «земля». Вот почему русские князья задолго до того, как сложилось единое общерусское государство и даже русская нация, клялись не своим княжьим престолом, а землей русской!

В таком переживании Отечество - это метафизическое понятие, а не обожествляемое конкретное государство с его институтами. Но именно с ним «эту варварскую страну» или «проклятый капиталистический режим» отождествляют и либеральные, и ультракрасные «граждане мира» - ведь у либералов «где хорошо, там и отечество», а у «пролетариев и вовсе нет отечества», кроме социализма.

ИСТОРИОСОФИЯ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

В ходе Великой Отечественной Войны проявилось, что «унесенные ветром» либералы, в свое время приветствовавшие разрушение христианской империи и революцию как таковую, меньше любили Россию, чем ненавидели «большевиков и Советы». […]

…А. Деникин, воевавший против большевиков, С. Рахманинов и тысячи других, никогда не симпатизировавших революционным идеям, изгнанные революцией, из-за нее потерявшие Родину, тем не менее, желали победы Красной Армии. Когда к Деникину не официально обратились эмиссары от власовцев с предложением благословить Власовскую армию, он в гневе отверг такое предложение и воскликнул: «Я воевал с большевиками, но никогда с русским народом. Если бы я мог стать генералом Красной армии, я бы показал немцам!»

Рахманинов до изнеможения давал концерты по всем Соединенным Штатам и пересылал деньги Сталину, после чего его произведения, ранее запрещенные, стали исполнятся в СССР.

Для них сохранение любимого Отечества для будущих поколений было выше желания увидеть при жизни крах ненавистного «режима». Любовь оказалась больше ненависти, как и требует христианская заповедь... Они не отождествляли Россию с «болыиевицкой властью». А власовцы, похоже, считали, что лучше никакой России, чем Россия большевистская.

Этого не смогли понять и не хотят до сих пор усвоить ни постсоветские прекраснодушные либералы (не прекраснодушные это понимают и всячески стремятся развенчать память о войне), ни ортодоксальные ленинцы, ни, как это ни парадоксально, кипящая ненавистью к ним та часть русской эмиграции, именующая себя белой, которая тщится морально и исторически обесценить Великую Победу и оправдать власовщину. Новый виток этих попыток мы наблюдаем и сейчас.

НЕЛЬЗЯ ОПРАВДАТЬ ВЛАСОВЩИНУ

Даже беглый взгляд на сложную мотивацию эмигрантов, - чье решение в меньшей степени было определено обстоятельствами личных перипетий судьбы (казаки и некоторые другие), - связавших себя с власовцами, показывает: размежевание за некоторыми исключениями прошло именно по линии: либералы и почвенники. Для либералов, как и для пламенных ультралевых большевиков, важнее соответствие устроения государства некой универсальной доктрине, для почвенников - сохранение вечного Отечества, даже при «неугодном государстве».

Не будем судить солдат власовской «армии» по отдельности - среди них оказались не только банальные предатели, но несчастные, морально сломленные люди со сложнейшей личной судьбой.

Но сам генерал Власов подлежит суду историческому, ибо взял на себя ответственность за других и предлагал им историческую цель. И приговор ему уже сделан. В истории он останется предателем, помогавшим врагу терзать и убивать Родину-мать. Не менее важно дать ответ поклонникам и адвокатам Власова из русского зарубежья. […]

Сам Власов в пропагандистских обращениях обосновывал свою измену разочарованием «в болыыевицкой власти», которая «не оправдала те чаяния, которые с ней связывали...». На это с благоговением ссылается Е.Вагин в глумливой статье о Пятидесятилетии победы в мюнхенском журнале «Вече» (№ 55, 1995). […]

Столь же абсурдны, сколь морально удручающи рассуждения о лучшем исходе для русских в случае завоевания фашистской Германией. Гитлер имел план Ост - сокращение европейского населения СССР, то есть русских, белорусов и украинцев - славянских народов - на 40 процентов, насильственное перемещение рабской рабочей силы.

Также смешны и рассуждения теоретиков Народно-трудового союза о временности союза с Гитлером и будущей борьбе жалких формирований Власова (танки и пушки откуда возьмутся?) уже против Рейха и его колоссальной военной машины. Даже, если бы СССР, освободив свою собственную территорию, заключил бы сепаратный мир с гитлеровской Германией, то у Германии под полным контролем оставалась еще не только своя достаточная сила, но и совокупная мощь всей поставленной на службу рейха Европы. Чтобы ее сломить до конца потребовались десятки миллионов жизней и четыре года невиданного духовного и предельного физического напряжения.

И, наконец, главное, - нравственная и мировоззренческая сторона вопроса: исторически невозможно оправдать попытки развязать войну гражданскую за спиной войны Отечественной. Ибо против чужеземцев, пришедших превратить нацию в рабов, «сожрать ее пшеницы груды и высосать ее моря и руды», любой народ во все времена сражается только и только за Отечество, какие бы символы ни были на знаменах.

Народно-Трудовой союз (НТС) - зарубежную эмигрантскую опору власовцев - некоторые сегодня в России пытаются представить рупором всей старой русской эмиграции. Но по свидетельству внука великого писателя - Н.И. Толстого, выросшего в русской среде довоенного Белграда, 80-85% эмигрантов, ненавидя большевизм, сочувствовали Красной Армии, потому что страстно переживали за Родину, которую топтали чужеземцы. «Пораженцев» было не более 15-20%. Они-то в «холодной войне» и стали на сторону «мировой закулисы», как и сам НТС, который поначалу объединял пламенных патриотов России. Их деятельность именно после мая 1945-го стала исторически абсурдной.

В это время прозорливые уже понимали подоплеку мировых процессов и чувствовали, что после Великой Отечественной войны Запад боролся уже не с коммунизмом, который остался лишь инструментом соблазна для постколониального мира, а с геополитически преемственным ареалом исторического государства Российского. Это обрекало все заграничные русские структуры с политическими целями вольно или невольно оказаться под колпаком западных спецслужб. Как бы искренни ни были их члены, эти организации и их деятельность против СССР не только не могли способствовать «освобождению» России от «большевизма», но, став инструментом могущественных антирусских сил, лишь помогали обрушить ее с трудом устоявший каркас.

Однако тезис, что не русский народ, а лишь «большевики» и подневольные сражались с фашизмом за мировое господство, продолжал внедряться в сознание в течение десятилетий, чему служит и проникшая в посткоммунистическую Россию пропаганда НТС. В такой интерпретации «ярость благородная» обессмыслена, а война перестает быть опорной точкой национального сознания, ибо у русских в XX веке вместо национальной истории остается лишь погоня за ложными идеалами. Однако, сами стратеги западной поли­тики хладнокровно оценили, что война стала Отечественной, изменила сознание в коммунистической России и воссоединила в душах людей, а, значит, потенциально, и в государственном будущем разорванную, казалось навеки, нить русской и советской истории. […]

Сколько бы русские ни спорили о войне, суждения и деятельность титанов западноевропейской политики - Черчилля, де Голля и других, вся западная стратегия и, наконец, обширная зарубежная литература по международным отношениям свидетельствуют: после мая 1945 года Советский Союз в западном мире рассматривался как «опасная», а сочувствующими силами мира - как обнадеживающая геополитическая предпосылка к потенциальному восстановлению России.

В общественном сознании противостояние Запада и СССР после войны намеренно было сведено исключительно к демагогии о борьбе коммунизма и демократии. Это было нужно для того, чтобы потом обосновать правомерность замены итогов Второй Мировой Войны, которую СССР выиграл, на итоги «холодной войны», которую СССР проиграл, причем проиграл в роли носителя коммунистической идеи.

Идея и носитель были повержены с афишируемым треском. Теперь задумаемся: ведь это ликование на Западе странно не соответствовало абсолютной безвредности идеи коммунизма для Запада в силу ее уже полной непривлекательности в конце XX века. Празднование «одоления империи зла» связано с тем, что под видом коммунизма, казалось, удалось еще раз похоронить в зародыше потенциальную возможность исторического возрождения России. Для Запада и внутренних постсоветских либералов-западников надо было сделать так, чтобы под флагом прощания с тоталитаризмом вышвырнуть отеческие гробы вовсе не советской, а многовековой русской истории.

ДЛЯ ЧЕГО НУЖНО ПОРУГАНИЕ ПОБЕДЫ

Когда Россия выходила из-за железного занавеса, весь мир не без корыстного интереса ждал, что же скажет страна Достоевского на вызовы XXI столетия, сумеет ли она с нацио­нальным достоинством переосмыслить свою историю, с чем пойдет в будущее. Вместо формулирования национальных идеалов за пределами материального, вместо подлинного исторического проекта постсоветские идейные гуру перестройки прорыдали: «Рынок, PEPSI» и всю свою энергию обрушили на обличение собственной истории.

[…] Растеряв свои положительные идеалы, мы на время остались только с чувством неуважения к своему прошлому, со знанием лишь того, чего уже не хотели в будущем, во что уже больше не верили. И нация, упоенно развенчивавшая грехи государства в эпоху безвременья и смятения личного и национального самосознания, позволила распять свое Отечество.

Пока Россия демонстрировала неспособность найти согласие ни по одному вопросу своего прошлого, настоящего и будущего, весь остальной мир пожинал плоды нашего национального нигилизма и безверия. […]

Право на будущее имеет только тот, кто уважает свое прошлое. История всегда находит путь преемственности, и поэтому ее нельзя разделить, нельзя зачеркнуть в ней ни одной страницы, даже трагической и печальной.

Почему противникам возрождения российской державности выгодно, чтобы не было преемственности русского и советского исторического сознания? Этим достигаются фундаментальные цели:

В такой интерпретации война перестает быть Отечественной, а, значит, у русских в XX веке нет национальной истории, нет легитимной государственности, следовательно, правомерны любые внешние вмешательства и внутренние мятежи, и сепаратизм.

Во-вторых, идея, что СССР в его битве с гитлеровским рейхом был таким же преступным государством, служит изменению смысла войны и праву пересмотреть итоги Ялты и Потсдама.

Эта война якобы велась союзниками не за жизнь, не за историческое существование европейских народов, которым угрожала физическая гибель и прекращение национальной жизни, а исключительно за торжество американской демократии. Не случайно, именно в период подготовки расчленения СССР - в 70-80 - в общественное сознание, как Запада, так и России, внедрялось суждение о тождестве всемирных целей Гитлера и Сталина, о войне как схватке двух тоталитаризмов, соперничавших за господство. И вот уже Суворов - не Рымникский, Румянцев - не Задунайский, Потемкин -не Таврический, Паскевич - не Эриванский, Муравьев - не Карский, Дибич - не Забалканский Россию оттесняют с морей, говорят, что русским не принадлежит ни пяди земли, которую они полили своей кровью и которой дали свое имя. […]

И когда Россия, наконец, осознала, что выходы к морю, судоходные реки и незамерзающие порты одинаково нужны монархии XVIII века и демократии XXI-ro, а с помощью блоков и союзов проходят через проливы не только имперские пушки, но и танкеры с нефтью, давление на некоммунистическую Россию по сравнению с большевистским СССР многократно возросло.

Нынешнюю прозревающую и восстанавливающую свое национальное сознание и духовный стержень Россию стали обвинять в отступлении от «демократии».

ИСТОРИЯ НА СЛУЖБЕ ПОЛИТИКИ

Наступает черед и последней святыни - Великой Победы в Великой Отечественной войне. Либералы-западники упорно навязывают нам версию о воевавших двух идеологических монстрах, равно угрожавших мировой демократии. Но ведь это зеркальное отражение всего лишь вульгарно-марксистской интерпретации, которая проявлялась в хрущевские времена: тезис о том, что СССР вел войну не с Германией, а лишь с «социально-классовой системой фашизма». Это забвение нам дорого обошлось - разрушением национального самосознания.

Ставшие лимитрофами Латвия и Эстония, Польша и Чехия празднуют освобождение Освенцима и оскорбляют его Освободителя - того, кто спас Европу и, прежде всего, их самих от нацистского порабощения, от превращения наций в безликий человеческий материал без языка и культуры, без грехов и достижений, - без истории.

Нашумевшая недавно книга «История Латвии», которую президент Латвии Вайре Вике-Фрейберге торжественно вручала государственным деятелям, вряд ли когда-нибудь удостоилась бы внимания, если бы не выполняла определенную роль. Без ссылок на документы, произвольно опускающая и акцентирующая события и факты, она явно написана для иностранцев и напоминает местами справочник-путеводитель по этнографии и истории «маленького, но гордого народа», пострадавшего от имперской угнетательницы России и тоталитарного СССР. Такой идеологической заданностью книга вызывает аналогии со статьями в Большой Советской Энциклопедии времен известного единомыслия.

Однако, презентация этой книжки на официальной церемонии в Освенциме не случайна, как впрочем, и финансовая помощь международных фондов, а также посольства США в Латвии в лице некоей «Комиссии по демократии». Книга «История Латвии» - это не просто неприятный эпизод в двусторонних латвийско-российских отношениях.

На самом деле это - «справочник-путеводитель» по истории XX века, вернее, пособие по новому ее прочтению. С предисловием Президента страны книга обретает официальный статус и становится первым официальным вызовом интерпретации Второй мировой и Великой Отечественной войны. Тиражируемый до сих пор в основном в СМИ образ двух тоталитарных монстров, попеременно порабощавших народы вплоть до сегодняшней эры вселенской демократии, становится инструментом международной стратегии, которая должна увенчать все, достигнутое Западом в последние 15 лет.

Стратегия заключается в полной и окончательной демонизации коммунистического «сталинского» СССР. Для этого нужно отождествить коммунистический Советский Союз с гитлеровским нацистским режимом, привести уже несуществующий СССР задним числом к некоему виртуальному Нюрнбергскому процессу и уже открыто объявить Ялтинско-Потсдамскую систему - итогом борьбы равно отвратительных тоталитарных режимов, результатом «пакта Молотова—Риббентропа», с которым Запад вынужден был временно смириться.

Следующий этап - обесценивание подписи СССР под важнейшими международно-правовыми актами и всем юридическим основанием территориальных реалий и военно-стратегических симметрии, включая оставшуюся договорную систему вооружений и Устав ООН с его принципами невмешательства и суверенитета, отторжение Калининградской области, вытеснение России с Балтики, Черного моря и Тихого океана.

Противодействие этой стратегии накануне 60-летия Великой Победы - есть не дань оскорбленной гордости, а непременное условие сохранения России как самостоятельного и значимого субъекта международных отношений, что должно стать задачей ответственного политического руководства и всего общества

ТЕРРИТОРИЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА –

ТЕРРИТОРИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО

[...] После мая 1945 года СССР восстановил территорию исторической России и вновь стал великой державой. Но что бы ни писали о русском империализме и отечественные, и зарубежные авторы, общим итогом последних десяти веков остается неоспоримый факт - с XI до XXI столетия именно Запад с острием из восточноевропейских католиков постоянно продвигался на Восток, а рубежи колыбели русской государственности едва удерживались, да и то с переменным успехом. «В результате татарского ига Русь потерпела убытки, в конце концов, не столько от татар, сколько от западных соседей, не преминувших воспользоваться ослаблением Руси, для того, чтобы отрезать от нее и присоединить к западно-христианскому миру западные русские земли в Белоруссии и на Украине. Только в 1945 году России удалось возвратить себе те огромные территории, которые западные державы отобрали у нее в XIII-XIV веках»11.

Ялта и Потсдам уравновесили всего лишь давление Запада, сделав на пятьдесят лет сферой влияния СССР всю территорию Восточной Европы и, как отмечал А.Тойнби: «Запад впервые за тысячу лет ощутил на себе давление России, которое она испытывала все века от Запада»12.

И в этот период не только Венгрия - союзник Гитлера, но и Польша, Чехословакия, спасенные русскими от истребления фашизмом или от уготованной им участи слуг для хозяев предполагаемого рейха, оказались куда менее надежными членами советского блока, чем даже побежденные и разделенные немцы. ЦРУ в своих оценках потенциальной лояльности СССР в годы холодной войны, ставило на антирусские настроения, в основном, в Польше и Венгрии, несколько меньше - в Чехии13. Если немцев Горбачев буквально вытолкал к их западным собратьям, то поляки, венгры и чехи не желали мириться со своим положением сателлитов СССР, и бунтовали против европейского порядка, санкционированного не только Сталиным, но и Ф.Рузвельтом и У.Черчиллем, забыв о Судетах и линии Одер-Нейссе, - даре Советского Союза, оплаченном кровью русской армии. Эти страны, включая славянские Чехию и Польшу недвусмысленно одобрили бомбардировки НАТО сербских позиций в Крайне и Боснии, и безоговорочно вступили в Североатлантический альянс в тот самый момент, когда НАТО в нарушение всех правовых норм готовила удары против Югославии, против сербов, которые никогда в истории не выступали против них, против Белграда, который в свое время осудил ввод советских войск в Чехословакию.

Но более угодные либералу Гавелу демократы - судетские немцы - уже начали сравнивать себя с косоварами. Повторение из века в век геополитической закономерности антироссийской политики восточноевропейских католиков, независимой Польши, побуждает относиться к этому серьезно. […]

ЦЕЛИЛИ-ТО В КОММУНИЗМ

Периодические попытки Запада и либералов развенчать память о войне свидетельствуют о том, что эта память - есть важнейший краеугольный камень преемственного национального сознания, мешающего растворению России. В последние годы эти потуги становятся более изощренными, но не менее последовательными и упорными. Прямые атаки не увенчались успехом даже в период тотального нигилизма конца 80 - начала 90 годов. Тогда нация с увлечением раздавала поруганные отеческие гробы своей тысячелетней истории под флагом прощания с тоталитаризмом. Потом стали говорить, что «целили в коммунизм, а попали в Россию». Нет, целили именно в Россию, используя как предлог и инструмент надоевший всем коммунизм. Чувство самосохранения все же возобладало и интуитивно отвергло поругание Победы. Однако ядовитые комментарии, упор­ные рассказы о «заградотрядах», якобы стрелявших повсеместно в спину бойцам, которые без этого обязательно сдались бы в плен, до сих пор появляются. И не только к 22 июня и 9 мая, но и сопровождают каждые юбилеи великих битв - Сталинградской, Курской.

На самом деле за всеми этими коварными приемами скрывается одна цель - развенчать положительный образ Отечества как великой державы. Воинствующим постсоветским либералам-западникам ненавистна любая форма отечественного великодержавия, будь то исторического российского, будь то советского. Они стремятся обесценить это великодержавие, увязав его с репрессивным началом коммунистического правления. […]

НЕ ПАРАДОКС, НО ПРОМЫСЕЛ

[…] Став Отечественной, война востребовала национальное чувство русского народа и его духовную солидарность, разрушенные классовым интернационализмом, очистила от скверны братоубийственной гражданской войны и воссоединила в душах людей, а, значит, потенциально, и в государственном будущем разорванную, казалось, навеки, нить русской и советской истории.

Отозвавшись на «Братья и сестры!» и на церковное благословение «православных на защиту священных рубежей нашего Отечества», в окопах Сталинграда в партию вступили обыкновенные почвенные русские люди, преимущественно крестьяне.

И те, кого в двадцатые годы учили по первым большевистским учебникам глумливо называть Святого Благоверного Александра Невского классовым врагом, на Прохоровском поле умирали «за со ветскую Родину» в танке, носящем его имя. Это не парадокс, это Промысел. Страна возопила о помощи к своей попранной истории, и та простила и вдохнула дух национального единства и жертвенности за Отечество. Простит ли она еще одно самопредательство?

[…]

ЧТО ЖЕ НУЖНО ИЗМЕНИТЬ, А ЧТО ОСТАВИТЬ ИЗ ЯЛТИНСКОЙ СИСТЕМЫ?

Итак, именно Ялтинско-потсдамскую систему, именно этот итог Второй мировой войны, невозможный без Великой Отечественной войны СССР, и призваны развенчать книга «Ис­тория Латвии» и все дерзкие укусы прибалтийских стран и Польши. Больше, чем эти страны имеют сейчас, они уже не приобретут, так что «передовой отряд» явно выполняет чужой проект - задачу легализовать пересмотр истории уже не в СМИ, а на официальном государственном уровне.

Впрочем, пересматриваются и развенчиваются отнюдь не все итоги Второй мировой войны, а только те, что были в пользу СССР. Подвергаются сомнению статус Калининградской области и Курильских островов, но не измененная итало-французская граница или передача Додеканезских островов Греции, не состоявшаяся бы без согласия Сталина, за которое греки до сих пор благодарны Советскому Союзу, ибо во время этого решения в Греции с помощью Британии были приведены к власти антикоммунистические силы, и греческие коммунисты были брошены в тюрьмы (стало быть, не за торжество коммунистической идеи воевал СССР!). Восстановление территорий, утраченных в ходе революции и интервенцииобъявляется агрессией и оккупацией, а приращения к некоторым государствам территорий, вообще никогда не бывших в их составе, не вызывает никаких сомнений.

Как не вспомнить Данилевского, который сравнивал сорокалетний стон по поводу так называемого «раздела» Польши с тем спокойствием, с которым Европа отнеслась к захвату Германией Шлезвига и Гольштейна. «Будет ли Шлезвиг и Голштейн датским или германским, он все-таки останется европейским; произойдет маленькое наклонение в политических весах; стоит ли о том толковать много? Державность Европы от этого не потерпит; общественному мнению надо быть снисходительными между своими... Но как дозволить распространяться влиянию чуждого, враждебного, варварского мира, хотя бы оно распространялось на то, что по всем божеским и человеческим законам принадлежит этому миру? Не допускать до этого - общее дело всего, что только чувствует себя Европой. Тут можно и турка (сегодня - чеченского террориста - Н.Н.) взять в союзники и даже вручить ему знамя цивилизации»16.

Никому на Западе не кажется абсурдным, что Ялтинскую систему осуждает Варшава, получившая в дар от Красной армии Силезию - почти треть своей территории. Литва же и вовсе своей столицей обязана «преступному» секретному протоколу к Пакту Молотова—Риббентропа, в котором говорилось, что «интересы Литвы в Виленской области признаются обеими сторонами». Архивы свидетельствуют не о стыде литовцев, а о ликовании. Получив Вильно через два месяца после «позорного протокола» в октябре 1939 Литва праздновала, о чем сообщали дипломаты: «С утра весь город украсился государственными флагами... Люди целовались, поздравляли друг друга»17. Посол США Норем сообщал о «праздничном колокольном звоне» и о «воодушевлении, с которым встречено сообщение о возвращении Вильно» и о праздничных манифестациях18.

Территория Литвы сегодня - единственный оставшийся реликт пакта Молотова—Риббентропа. Это и объясняет парадокс, что в книге «История Латвии» вдоволь говорится об «оккупации», но пакт Молотова—Риббентропа упоминается лишь вскользь. Отчего же такая непоследовательность? Оттого, что Латвия сегодня тщится возглавить единый фронт прибалтийских стран. Литва же, вторя Риге в отрицании Победы и объявлении СССР оккупантом, не может осуждать пакт Молотова—Риббентропа. Иначе надо расстаться с собственной столицей и всем Виленским краем!

Хочется напомнить Варшаве, что за все ее будущие козни против России и сочувствие уголовному мятежнику Масхадову с его головорезами именно СССР - Россия, против воли союзников подарила ей Силезию. […]

КАК НАЧАЛСЯ ПЕРЕСМОТР ИСТОРИИ

Установка отождествлять гитлеровский фашизм и советский коммунизм возникла вовсе не в период холодной войны. Хотя тогда острота взаимоотношений с недавними союзниками была сильнее, чем сейчас, когда мы, с «легкой руки» Горбачева, «вместе» - в объятиях Запада.

Эту идею не приняли бы на Западе в 50-е годы те, кто обнимался на Эльбе и сопровождал северные конвои. В домах миллионов на Западе еще хранились британские газеты военного времени, исполненные восхищения перед жертвенной борьбой защитников Сталинграда, а английский писатель Толкиен, задумавший свои знаменитые сказки еще воюя против немцев в Первую мировую войну, вывел под черным царством Мордор, лежащим на Востоке, вовсе не СССР, как убеждены несведущие в истории постсоветские запад­ники, а гитлеровскую Германию.

«Спор об истории» был открыт крупным германским историком Э.Нольте, учеником М.Хайдеггера, когда идеологическая борьба «тоталитаризма и демократии» настоятельно требовала пересмотра всех прежних суждений о мировой политике. Так, Россию стали обвинять даже и в развязывании Первой мировой войны. […]

Борьба с «империей зла» требовала новых идеологем, и книги Э.Нольте пришлись как нельзя кстати. В них виртуозно решалась задача: развенчать СССР как главного борца против фашизма, при этом не реабилитировать сам фашизм, но освободить Запад от вины за него. Э.Нольте интерпретировал Вторую мировую войну не как продолжение извечных стремлений к территориальному и геополитическому господству, а как начавшуюся Октябрьской революцией «всеевропейскую гражданскую войну» между двумя «идеологиями раскола»22.

Европа же, по Нольте, впала в грех фашизма исключительно для защиты либеральной системы от коммунизма, и лишь потом скопировала тоталитарные структуры у своего соперника. В такой схеме мишенью возмущенного сознания становится советский тоталитаризм сталинского периода и пресловутый пакт Молотова— Риббентропа, которые якобы, и стали причиной Второй мировой воины.

ОТТЕНКИ

Западная и постсоветская литература постепенно наполнилась прямыми и косвенными обвинениями в адрес СССР, якобы ответственного за становление германского фашизма, формулируемыми в русле двух основных концепций. По одной из них СССР и Германия, - будто бы уже с договора Рапалло, заключенного Советской Россией и Веймарской республикой на Генуэзской конференции 1921 года с целью избежать изоляции, планировали завоевание мира, - повели дело к войне и к пакту Молотова—Риббентропа.

Здесь очевидна натяжка исторических фактов, ибо Договор Рапалло был заключен Советской Россией с демократической Веймарской республикой, в которой никто и нигде даже не предвидел появления Гитлера и национал-социализм. В. Ратенау не только не вынашивал планов долгосрочного партнерства с СССР, но порывался отклонить советское предложение. Далее, «рапалльская линия» в политике Германии практически истощается именно с приходом Гитлера к власти, и Договор 1939 года, как к нему ни относиться, явился итогом совершенно иных обстоятельств.

Концепция Э.Нольте к тому же весьма хитроумно затушевывает различие между фашизмом итальянского типа и национал-социализмом.

Однако фашизм итальянского типа или его элементы возникли одновременно почти во всех культурно-самобытных частях Европы после удручающих итогов Первой мировой войны и революций в Европе. Не случайно он появился в католических Франции, Испании, Португалии, Италии; в Европе англосаксонской и германской - Англии, Австрии, Германии; в Бельгии, Нидерландах, Дании, Скандинавии; наконец, в Европе православной и славянской - Греции, Болгарии, России, Югославии и даже в полумусульманской Албании.

По мнению Э.Нольте энергия, вызванная из глубин общества, из самых традиционных крестьянских слоев, была направлена на «спасение либерального государства», что уже сомнительно. Наоборот, глубинка бунтовала против либеральной атомизации общества. Католическая церковь вряд ли приветствовала «либеральную систему», в которой от влияния религии освобождались все общественные институты и образование, а антиклерикальные силы заполонили властные структуры и прессу. Однако «сумрачный гер­манский гений» и западноевропейский «прометеевский» дух подавления и насилия оказались почему-то неспособны на христианскую антитезу, как идеологии пролетарского интернационализма, так и либеральной атомизации.

В результате «порыв» проявил все признаки вырождения - отношение к Церкви и к власти как служебным инструментам (Франко и Муссолини), насилие, экстремизм, шовинизм, экспансия.

КЛИШЕ «ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО» АГИТПРОПА

Концепция Э.Нольте сумела затушевать различие между фашизмом итальянского типа и национал-социализмом Гитлера, ранее всегда признаваемого наукой о политических учениях. Сегодня общественная наука на Западе перестала оперировать научными философскими категориями, а поступила на службу идеологии. Теперь главный критерий - отсутствие «американской демократии». (Если бы наука биология заявила, что медведь-коала и гусеница - существа одного биологического класса, поскольку едят листья бамбука, ученых бы подняли на смех). Скоро фашистскими объявят все цивилизации мира и государства до XX века - монархии, общества религиозные. Если исчезает различие между фашизмом итальянского типа и национал-социализмом, то главный грех их обоих сводится к отсутствию «американской демократии». Однако нежелание какого-либо народа установить у себя демократию есть его право, и, само по себе, не несет вызова или угрозы миру, если только не сопровождается насильственным навязыванием этого выбора.

Что же было вызовом и угрозой миру со стороны гитлеровского Рейха, который развязал войну со всей Европой?

Попытка преодоления результатов Первой мировой войны и Версальской системы, в которой англосаксы примерно наказали немцев по принципу «Горе побежденным!» была бы естественным явлением мировой политики после каждой неудачной для какого-либо государства войны. Если бы окрепшая Германия ограничилась локальными конфликтами и тяжбами за сопредельные территории, то такой ход событий мало, чем отличался бы от прошлых периодических войн за оспариваемые земли и вряд ли привел бы к Нюрнбергскому трибуналу.

Но Гитлер провозгласил претензии на территории и страны, никогда не бывшие в орбите германцев, как на Западе, так и на Востоке Европы. Такой проект нуждался в оправдании. Его родила языческая нацистская доктрина природной неравнородности людей и наций, отсутствующая у фашизма итальянского и у коммунизма.

Вместе это и стало грандиозным всеобщим вызовом - как суверенности народов, международному праву, так и фундаментальному понятию монотеистической цивилизации об этическом равенстве людей и наций, на которых распространяется одна мораль, и которые не могут быть средством для других. Именно универсальность вызова определила масштабы целей. Отрицание права других народов на историю позволяло истреблять второсортных и их культуру, жечь города и села. Ни в одной войне прошлого не было такой гибели гражданского населения на оккупированных территориях.

С легкой руки Э.Нольте коммунизм, всегда и везде считавшийся главной антитезой фашизму, стали называть его прототипом. Но объединять советский коммунизм с гитлеризмом - не только безнравственно, но и абсолютно антинаучно. Такой подход продиктован политической задачей дать интерпретацию Второй мировой войны как войны не за геополитические пространства, не за историческую жизнь народов, а как войны за «американскую» демократию. Американский автор У.Лакер в книге под характерным для всей концепции названием «Россия и Германия. Наставники Гитлера» пытается доказать родство двух режимов - гитлеровского и советского, поэтому ему необходимо свести главный ужас немецкого «фашизма» к «тоталитаризму», поэтому он даже не акцентирует внимание на расовой теории и последовавших чудовищных идейных обоснованиях репрессий против евреев, насильственного перемещения рабской рабочей силы «остарбайтеров», занятие Черноземья СССР и Украины колонистами и программы сокращения второ­сортных русских, белорусов и украинцев на 40 млн. Иному автору никогда бы не простили такое «занижение» удельного веса Холокоста в преступлениях гитлеризма, но тут цель оправдывает средства, и все прощается. Целенаправленное идеологическое программирование сделало свое дело: сегодня принято объединять коммунизм с нацизмом, а гитлеровский нацизм с фашизмом итальянского типа. Цель ясна - доказать, что главное зло XX века и вообще мировой истории - это русский и советский тоталитарный империа­лизм, эталоном которого был СССР сталинского периода, и выделить все, что может сойти за его подобие в гитлеровском рейхе.

Абсолютно антинаучная трактовка тождества нацизма и большевизма стала клише западного обществоведения, которым уже оперируют образованнейшие и именитые авторы. Директор французского Института международных отношений Тьерри де Монбриаль даже «удивляется» «противоестественности» антигитлеровской коалиции - «странного альянса», соединения двух демократий и империи, носившей такой же тоталитарный характер, как и режим, который предстояло сокрушить»23. Но французам «Сопротивления» и летчикам «Нормандии-Неман», проливавшим кровь вместе с русскими не за идеологию, а за свою любимую «прекрасную Францию», такой союз не казался противоестественным. «Нацистская Германия воплощает совершеннейший большевизм» - обронил и крупнейший современный французский историк Ф.Фюре.

Что уже говорить о ведущем американском историке-русисте Р.Пайпс, который преподает свою китч-версию русской истории в Гарварде - кузнице американской политической элиты. Этот автор в наиболее плакатной форме выражает свой нигилизм в отношении России - как старой, так и советской. Он также называет русский большевизм «провозвестником» «теории элит», «тоталитаризма» и фашистских государств. Неприличный для «свободного» западного ученого социальный заказ проявляется в абсурдном добавлении, «что большевистская партия поддерживала свое «великорусское лицо» на протяжении всей истории своего существования24. He-великорусское лицо первых большевиков и их тотальное отвержение русской истории давно уже стало притчей во языцех.

Именно эти книги переведены на русский язык постсоветскими либералами-западниками в постперестроечные времена.

ПРАВО НА ИСТОРИЮ

[…] Германский нацизм, оттолкнувшись от преодоления Версальской системы, провозгласил право обескровливать другие нации для того, чтобы облагодетельствовать свою. Целые аспекты нацистской доктрины основаны не только на идее неисторичности народов, свойственной классической немецкой философии и Энгельсу, но и на расовом превосходстве, на утверждении природного и этического неравенства людей. По сути, они были возвратом к язычеству, к философии: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку». Это деление народов на «тварей бессловесных» и «тех, кто право имеет».

По философии германский нацизм отличен как от коммунизма, так и от фашизма итальянского типа, явившего лишь уродливый вариант «буржуазного» государства нового времени: «гипер-этатизм». Неразличение Э.Нольте фашизма и национал-социализма приводит его к косвенному оправданию гитлеровских завоеваний, раз Вторая мировая война - это «всееропейская война» идеологий, начатая в 1917 именно большевизмом. Так обесцениваются жертвы нашего народа, понесенные за право на историю.

Так война против Гитлера США и Британии уже, оказывается, велась не за то, чтобы французы и датчане оставались французами и датчанами, не за то, чтобы латыши и поляки не превратились в свинопасов и горничных у арийцев, а за «универсальное торжество либеральной американской демократии». И эта война продолжилась в Европе уже в виде «холодной войны», пока второй тоталитарный монстр - СССР - не самоустранился, чтобы «западная демократия», уже его не пугаясь, могла осчастливливать народы наискорейшим образом - с бомбардировщиков. Однако документы об истинных целях политики, рассекреченные недавно, опровергают новые схемы еще ярче, чем советские штампы.

Примечательны секретные переговоры сэра Джона Саймона - министра иностранных дел Великобритании с Гитлером в Берлине в марте 1935, запись которых стала достоянием советской разведки и была опубликована в 1997. Гитлер отвергает любое сотрудничество с большевистским режимом, называя его «сосудом с бациллами чумы». Налицо разрыв с рапалльской линией и отсутствие всякой преемственности с ней у будущего советско-германского пакта 1939 года. Саймон же приехал, чтобы санкционировать аншлюс Австрии. Когда Риббентроп поинтересовался британскими взглядами на австрийский вопрос, Саймон прямо постулировал: «Правительство Его Величества не может беспокоиться об Австрии так же, как, например, о Бельгии, то есть о стране, находящейся в самом близком соседстве с Великобританией». Гитлер выразил свой восторг и поблагодарил британское правительство за его «лояльные усилия», «и по всем другим вопросам, в которых то заняло такую великодушную позицию по отношению к Германии» - Британия на международной конференции воспрепятствовала применению санкций к Германии за нарушения военных положений Версальского договора.

ПАКТ М0Л0Т0ВА— РИББЕНТРОПА

Теперь обратимся к пресловутому пакту Молотова—Риббентропа, отношение к которому не может быть понято без знания англосаксонской стратегии XX века в Европе. Одной из ее целей было не допустить усиления Германии и России. При этом стратегия исходила из тезиса, что определяющее влияние на континенте придает Германии или России только Восточная Европа. Все зигзаги мировой политики оцениваются с этой точки зрения.

Для осуществления этой цели после Первой мировой войны Британия и президент США В.Вильсон поставили цель: создать на основе принципа «демократии и самоопределения» между Германией и Россией ярус мелких несамостоятельных государств от Балтики до Черного моря так, чтобы они не входили ни германскую, ни в российскую орбиту.

Гитлеровские планы завоевания восточного «жизненного пространства», казалось, полностью ломали англосаксонскую доктрину «буфера между славянами и тевтонами». Однако известно, как Британия и США косвенным образом всемерно подталкивали Гитлера именно на Восток. На деле в этом не было противоречий. Их создает лишь ложный тезис из учебников, что Британия, соглашаясь на аншлюс Австрии и захват Чехословакии, полагала умиротворить Гитлера, но, мол, просчиталась.

Напротив, самое страшное для англосаксов случилось бы, если бы Германия удовлетворилась Мюнхеном и аншлюсом Австрии. Это было соединение немецкого потенциала в одном государстве - кошмар для Британии со времен Бисмарка, однако гитлеровские акты были признаны «демократическим сообществом», и потом их было бы трудно опротестовать.

Против такой ревизии Версальской системы тоже трудно было бы потом возражать, поскольку Чехословакия и послеверсальская Австрия не были завоеваниями 1914-1918. До Первой мировой войны они были много веков территориями Германии и Австро-Венгрии, и никогда никем как таковые не оспаривались. Необузданность амбиций Германии в двух мировых войнах заставляла их расплачиваться потом утратой не только вновь завоеванного, но прежнего достояния, которое ранее не оспаривалось.

Британия рассчитывала вовсе не умиротворить Гитлера, но подтолкнуть его к дальнейшей экспансии, и в принципе англосаксонский расчет на необузданность амбиций и дурман нацистской идеологии был точным. Но Британии нужно было направить агрессию только на Восток, что дало бы повод вмешаться и войти в Восточную Европу для ее защиты и довершить геополитические проекты, то есть изъять Восточную Европу из под контроля, как Германии, так и СССР. Печать и политические круги в Англии открыто обсуждали следующий шаг Гитлера - претензии на Украину.

В этом вопросе была активна Польша, предлагавшая Гитлеру свои услуги. Уже в январе 1939 польский министр иностранных дел Бек заявил после переговоров с Берлином о «полном единстве интересов в отношении Советского Союза». Затем советская разведка сообщила и о переговорах Риббентропа, в ходе которых Польша выразила готовность присоединиться к Антикоминтерновскому пакту, если Гитлер поддержит ее претензии на Украину и выход к Черному морю.

Польша не была невинной жертвой. Ее судьба была драматично предопределена и ее расположением и, не в последней степени, ее извечной неприязнью к России. Об этом советские учебники всегда умалчивали, ибо пропагандировали вечную и нерушимую дружбу народов социалистического лагеря, якобы навсегда освобожденную от груза имперского и капиталистического прошлого. Главные польские устремления были направлены как многие века назад к Литве и Украине.

Рассекреченные документы показывают неблаговидный закулисный торг и судорожные попытки получить свою толику от гитлеровских захватов. «Польша сохраняет отрицательное отношение к многосторонним комбинациям, направленным против Германии» - неизменно отвечал посол Гжибовский наркому Литвинову. Польша отказывалась участвовать в создании какого-либо фронта против Германии вместе с СССР.

Как только Гитлер отнял у Чехословакии Судеты, Польша немедленно заявила претензии на Тешинскую часть исторической Силезии, отошедшую по Версалю к Чехословакии после четырех веков в составе Габсбургской империи. Польские дипломаты с ревностью убеждали германскую сторону сделать ставку на Польшу, и тогда «Польша будет согласна впоследствии выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину».

Однако англосаксонская стратегия не была успешной. Мюнхен и позиция «демократических стран» показали безрезультатность для СССР пребывания в фарватере англосаксонской стратегии. Хрестоматийная история бесконечных проектов коллективной безопасности показывает: ни один проект не давал гарантии балтийским государствам, отделявшим от Гитлера западную границу СССР. Как только М. Литвинов, который считался англосаксонским лобби в советском истэблишменте, перестал быть наркомом иностранных дел, был заключен пресловутый пакт Молотова—Риббентропа. Агрессия против СССР была отложена до разгрома Западной Европы. Этот договор демонизирован западным мнением и историографией, которые вовсе не обличают западные страны за Мюнхенский сговор и согласие на аншлюс Австрии, которые и были началом гитлеровских захватов и сломом территориального статус-кво. Но в Советско-Германском договоре вообще не было ничего отличного от типичных договоров всей истории международных отношений. Гитлеровская Германия была всемирно признанным государством, имевшим интенсивные дипломатические отношения, прежде всего, со всеми западными странами.

Искони государства заключали договоры с партнерами, чья внутренняя жизнь была противопоставлением. Христианские государства имели отношения с языческими, где приносились человеческие жертвы. Правительство Турции, где перед Первой мировой войной сажали на кол, а отрезанные головы христиан выставлялись напоказ, в дипломатическом лексиконе именовалось «Блистательная Порта».

Наконец, кроме кусочка Буковины, СССР лишь возвратил те исторические территории, что были «отхвачены» у России в период хаоса революции и гражданской войны. Этот термин использует Г.Киссинджер в объемном труде «Дипломатия», когда забывает, что через несколько страниц надо приняться за демонизацию «нацистско-советского пакта».

Э.Нольте называет «Пакт Гитлера-Сталина» европейской прелюдией ко Второй мировой войне. Разбирая текст секретного протокола о разделе сфер влияния, Нольте обрушивается на пункт о Польше, в котором говорилось, что «вопрос о желательности для интересов обоих государств независимого польского государства и о том, каковыми могли бы быть границы этого государства, может быть выяснен лишь в ходе будущего политического развития ситуации».

Готовность Сталина за отсрочку в войне против собственной страны закрыть глаза на устремления Гитлера в отношении Польши, которая накануне предлагала Гитлеру свои услуги для завоевания Украины, как и воспользоваться случаем для восстановления территории Российской империи, утраченной из-за революции, ничем не отличалась по прагматизму или, если угодно, цинизму от слов Саймона, открывшего Гитлеру, что «Британия не будет беспокоиться об Австрии так же сильно, как если бы это была Бельгия».

А сами прибалтийские государства, полуфашистские, отказавшиеся от парламентаризма, кстати, осуждаемые в то время всей остальной Европой? Как свидетельствуют документы, они занимали однозначно прогерманскую позицию, «стремились остаться вне коалиций, направленных против Германии», и, как сообщал американский посол в Литве, «относились крайне неодобрительно к предложению советского Комиссара по иностранным делам, чтобы Великобритания гарантировала границы этих Балтийских государств с Советским Союзом»25

Нольте называет Советско-германский договор, пактом войны, «раздела», «уничтожения», который якобы не мог иметь аналогов в европейской истории, потому что это были «государства совершенно особого рода». Такое утверждение может вызвать только иронию у историка. От Вестфальского мира 1648 года до Дейтона договоры и многосторонние трактаты не только имперского прошлого, но и демократического настоящего были начертанием одними державами новых границ для других. Наполеон в Тильзите безуспешно предлагал Александру I уничтожить Пруссию. Венский конгресс 1815 нарисовал территорию современной Швейцарии, добавив к ней стратегические горные перевалы, чтобы те не достались более динамичным государствам.

Напомним сакраментальную фразу В.Ленина о Берлинском конгрессе: «грабят Турцию». Австрия в 1908 году аннексировала Боснию, получив согласие держав. В секретном соглашении 1905 года между Т.Рузвельтом и Кацурой Япония отказывалась от «агрессивных намерений» в отношении Филиппин, оставляя их вотчиной США, а США согласились на оккупацию Японией Кореи.

В Версале в 1919 победившая Антанта с вильсонианскими «самоопределением и демократией» расчленила Австро-Венгрию, предписав, кому и в каких границах можно иметь государственность, а кому нет, кому, как Галиции перейти от одного хозяина к другому, кому - сербам, хорватам, словенцам - быть вместе. В Потсдаме были определены границы многих государств и судьба бывших колоний. Может, это свойственно только имперскому миру или эпохе тоталитаризма? Отнюдь нет. В годы торжества нового мышления столп американской дипломатии Дж.Кеннан в 1993 прямо призвал пересмотреть «понятие суверенитета», «начертать новое территориальное статус-кво на Балканах, применить силу, и заставить стороны его соблюдать», что и было сделано в Дейтоне в 1995.

ПРОВАЛ АНГЛИЙСКОЙ СТРАТЕГИИ

Договор демонизирован не потому, что способствовал войне. После Мюнхена и аншлюса Австрии она была в любом случае неизбежна, и Гитлер собирался захватить устья Шельды (Бельгия) - стратегический пункт против Британии. Договор поменял ее расписание, а, следовательно, послевоенную конфигурацию, сделав невозможным для англосаксов войти в Восточную Европу как в начале войны, поскольку надо было оборонять Западную Европу, так и после победы для ее изъятия из орбиты СССР.

Пакт Молотова-Риббентропа 1939 года - является крупнейшим провалом английской стратегии за весь XX век, и его всегда будут демонизировать.

Сегодня, однако, ни Мюнхен, ни Аншлюс, а именно «Пакт Гитлера-Сталина» называют европейской прелюдией ко Второй мировой войне и обрушиваются на текст секретного протокола о разделе сфер влияния. Г.Киссинджер также повторяет штамп, что «Россия сыграла решающую роль в развязывании обеих войн». Но раздел его книги, посвященный «нацистско-советскому пакту», опровергает его собственный «приговор» и демонстрирует смесь досады и невольного восхищения.

Признавая все же, что Гитлер имел захватнические планы и на Западе, и на Востоке, Киссинджер также признает «мерой сталинских достижений то, что он пусть даже временно, поменял местами приоритеты Гитлера». Но это же максимум возможного, и не может быть оценено иначе как выдающийся успех дипломатии. Собственно, Г.Киссинджер именно так и оценивает этот пакт, назвав его «высшим достижением средств, которые могли бы быть заимствованы из трактата на тему искусства государственного управления XVIII века».

Наконец, само нападение гитлеровской Германии на СССР снимает все обвинения. Впрочем борзописцы внушают, что Гитлер всего лишь упредил нападение агрессивного СССР. Да только в дневнике Геббельса задолго уже было написано: «Россия должна быть расчленена. Нельзя потерпеть на Востоке такого колоссального государства». И когда Гитлер 11 августа 1939 года проговорился: «Все, что я предпринимаю, направлено против России. Если Запад слишком глуп и слеп, чтобы уразуметь это, я вынужден буду сначала раз­бить Запад, а потом, после его поражения, повернуться против Советского Союза со всеми накопленными силами», - он лишь продолжил геополитические планы пангерманистов перед Первой мировой войной.

Канцлер фон Бюлов еще в конце XIX века писал: «В будущей войне с Россией мы должны оттеснить ее от двух морей, сделавших ее великой державой - от Балтийского и от Понта Евксинского». Даже дряхлый Бисмарк, пришедший в конце жизни к мудрому выводу, что «на Востоке у нас врагов нет», оставил на полях помету: «Столь эксцентричные эскизы не полагается оставлять на бумаге»! Границу Германии по Волге требовали установить в 1914 году берлинские интеллектуалы, бросая вызов не «коммунистической идеологии гражданской войны», не тоталитаризму, а христианской России.

Напомним и то, что Британия, которая сама санкционировала начало гитлеровских захватов за полтора года до Советско-Германского договора, полагала не только восстановление дореволюционной территории - Прибалтики - как части исторического государства Российского абсолютно правомерными. Лорд Галифакс, министр иностранных дел, выступая в палате лордов, так представил Советско-германский Договор: «Будет справедливым напомнить две вещи: во-первых, советское правительство никогда не предприняло бы такие действия, если бы германское правительство не начало и не показало пример, вторгнувшись в Польшу без объявления войны; во-вторых, следует напомнить, что действия советского правительства заключались в перенесении границы по существу до той линии, которая была рекомендована во время Версальской конфе­ренции лордом Керзоном. Я привожу исторические факты и полагаю, что они неоспоримы». 10 октября 1939 года такую же оценку дал У.Черчилль.

ТОЛЬКО ЛИ ЗА СВОБОДУ И ДЕМОКРАТИЮ ВОЕВАЛИ США?

А какие цели были у Соединенных Штатов, которые представляют сейчас не только как главного спасителя, но как борца исключительно за торжество универсальных принципов свободы и демократии, но никак не за интересы?

США вообще собирались выждать в надвигавшейся войне между Германией и СССР до их истощения или до того момента, пока уже не начнутся геополитические изменения структурного порядка, которые кардинально изменят соотношение сил. Сообщение советской разведки о такой позиции США сопровождалось записью полного текста доклада Рузвельта своему кабинету от 29 сентября 1937 года. Доклад же был предварительно обсужден с Рэнсименом - специальным представителем британского кабинета Болдуина, и о выводах и позиции Америки говорилось так:

«Если произойдет вооруженный конфликт между демократиями и фашизмом, Америка выполнит свой долг. Если же вопрос будет стоять о войне, которую вызовет Германия или СССР, то она будет придерживаться другой позиции и сохранит свой нейтралитет». «Но если СССР окажется под угрозой германских империалистических, то есть территориальных стремлений, тогда должны будут вмешаться европейские государства, и Америка станет на их сторону»26. Здесь, во-первых, ясно, какой неприятностью оказался пакт Молотова—Риббентропа, поменявший временно приоритеты Гитлера. Англосаксы явно предпочитали, чтобы Германия и СССР истощили друг друга, а вмешались бы лишь в том случае, если бы Германия побеждала и вся Евразия попадала бы под ее полный контроль.[…]

СМЫСЛЫ «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ»

«Холодная война» была абсолютно неизбежна не только в силу закономерностей мировой политики и политической географии тем более в период, когда весь мир стал единой ареной, куда вышли США с их вездесущими интересами. Ее психологический тон объясняется лишь колоссальной идеологизацией мировой политики с обеих сторон - как коммунизмом, так и либерализмом, по сравнению с классическими международными отношениями прошлого, в основе которых лежал национальный интерес, а не универсалистские идеи. Война интересов велась давно за кулисами военного сотрудничества и лишь обрела специфическую форму.

Для обоснования принципиально новой концепции отношений с СССР Запад нуждался в замене идеологических клише времен войны. В качестве идейной парадигмы «главного содержания эпохи» стала борьба свободного мира и демократии против угрозы коммунизма. […]

В той известной мере, в какой это действительно имело место и относилось к установлению опеки над Восточной Европой и навязыванию ей коммунистической идеологии, ее можно было бы считать естественной и традиционной политикой мировых держав Но на деле его стратегия заключалась не в «терпеливом, длительном и бдительном сдерживании» по Дж.Кеннану, автору официальной доктрины США 1947 года, но в отрицании целиком историко-геополитического феномена СССР как преемника России.

Резолюция конгресса США от 17 июля 1959 года постановила отмечать ежегодно «неделю порабощенных наций» и стала законом P.L.86-90, обязавшим президентов из года в год подтверждать цель США освободить жертвы «империалистической политики коммунистической России, приведшей с помощью прямой и косвенной агрессии, начиная с 1918 года к созданию огромной империи, представляющей прямую угрозу безопасности Соединенных Штатов и всех народов мира»30. «Находящимися под советским господством» были названы все народы союзных республик, «Казакия» и «Идель-Урал», кроме русского. Это неопровержимо демонстрирует главный аспект холодной войны, не понятый ни либеральной частью русской эмиграции, ни ортодоксальными коммунистами: борьба не с коммунизмом, а борьба с «русским империализмом», причем на самой территории исторического государства российского, которая никогда до революции не подвергалась сомнению самыми жесткими соперниками России на мировой арене.

Малоизвестная книга Льва Е.Добрянского, профессора Джордж-таунского университета и председателя «Комитета по проведению недели порабощенных наций», разработчика концепции, реализованной на государственном уровне, проясняет историю эпизода. Посвящение книги «забытым борцам Украинской Повстанческой Армии» указывает на галицийское происхождение самого автора. Добрянский интерпретирует Октябрьскую революцию как «сокрушающее восстание всех нерусских народов России» и призывает вновь разрушить «русский колониальный гнет» над «тюрьмой народов». […]

Начиная с Кеннеди, ежегодные подтверждения цитировали резолюцию Конгресса сокращенно, опуская пункты с упоминанием советского господства, что позволяло трактовать ее как абстрактную заботу о порабощенных нациях вообще в мире. Симптоматично, что и в американской литературе по международным отношениям этот эпизод забыт. Неудивительно, что враждебность к СССР на протяжении советской истории всегда возрастала, когда планы дробления России «ради победы коммунизма во всемирном масшта­бе» в духе III Интернационала отступали, и, наоборот сменялась доброжелательностью, когда те же планы возвращались под новым флагом. […]

НИ МЮНХЕНА, НИ ЯЛТЫ

Распространение «торжества» демократии стало идеологической мотивацией западной стратегии в Европе в 90 годы. Цель заключалась в том, чтобы подменить итоги Второй мировой войны на итоги «холодной войны». Именно под этим лозунгом и велась (и оправдывалась) все та же «борьба за вселенские идеалы» против «оставшихся тоталитарных режимов» сначала СССР, потом Югославии, далее везде. Вот ключ к пониманию беспрецедентных слов Дж.Буша на праздновании приглашения Литвы в НАТО 23 ноября 2002: «Мы знали, что произвольные границы, начертанные диктаторами, будут стерты, и эти границы исчезли. Больше не будет Мюнхена, больше не будет Ялты».

Это не что иное, как объявление ялтинской системы тождественной гитлеровской агрессии. Заметим, что никакие другие изменения европейских границ Ялтинско-потсдамской системой, кроме территориальных решений в пользу СССР, вызывают сегодня нездоровый интерес. Их пытаются представить результатом «экспансионизма» сталинского тоталитаризма. Это не что иное как полная ревизия духа и смысла Второй мировой войны и сотрудничества в ней Антигитлеровской коалиции.

Отречение от общих задач в войне и от результатов общей победы стран антигитлеровской коалиции - это вызов исторической памяти не только русского, но и американского народа. Тысячи и тысячи американцев и англичан самоотверженно сражались на полях Второй мировой войны, и мы не опустимся до того, чтобы забыть их подвиг. Вечная им слава, нашим братьям по оружию!

В то же время подлинная историческая память намеренно стирается: геополитический проект Гитлера - уничтожение целых государств и наций и лишение их национальной жизни - забыт. Но, если мы никогда не забываем страдания евреев33, то почему же мировое сообщество и сами евреи парадоксально взирают с растущей лояльностью на наследников фашистских легионов Прибалтики, Украины, Белоруссии, руки которых обагрены кровью тысяч евреев и тысяч славян? Почему славяне вообще не упоминаются в качестве жертв гитлеровского геноцида? Уж не потому ли, что это дает возможность обвинять в фашизме тех, кто оказал гитлеровской агрессии наибольшее сопротивление и сделал невозможным повторение Освенцима?

Такое изменение акцентов отвлекает внимание от очевидного факта, что все, происходящее в Европе после разрушения СССР, удивительно напоминает геополитические конфигурации прошлых попыток Дранг нах Остен в XX веке.

ВОЙНАВ ПРОДОЛЖАЕТСЯ, НО ПРОТИВ КОГО

Происшедшее в последнее десятилетие должно было бы побудить задуматься. Сакраментальное высказывание Н.Данилевского о противостоянии России и Европы в XIX веке, маскируемом до Берлинского конгресса наличием некоей фантасмагории - турецкой империи, может быть перефразировано: пока между Россией и Западом «стояла ком­мунистическая фантасмагория», истинных причин холодной войны можно было и не заметить, когда же «призрак рассеялся», «нам ничего не остается, как взглянуть действительности прямо в глаза». Давление на некоммунистическую Россию лишь увеличилось.

Но карта расширения НАТО как две капли воды похожа на карту пангерманистов 1911, когда Германия кайзера Вильгельма ставила практически те же цели, что потом гитлеровская Германия: Прибалтика, Украина, Крым, Кавказ. А в результате - «отсечение от двух морей - Балтийского и Понта Евксинского», которые сделали Россию в свое время державой, без которой «ни одна пушка в Европе не стреляла». А нам все твердят об СССР, соперничающем с гитлеровской Германией за мировое господство!

Скорее, судя по сегодняшнему Дранг нах Остен, можно подумать, что борьба с Гитлером со стороны англосаксов была семейным спором о владычестве над миром. Разве под припев о продолжении борьбы за вселенскую демократию НАТО не устремились на Восток, обосновав этим даже агрессию против Югославии? Сначала объектом была «империя зла» - после того, как она сдала все свои геополитические позиции, - им стала антиатлантическая Югославия, потом Афганистан, затем «недемократический» Ирак, который якобы, уже только поэтому готов употребить оружие массового поражения против вселенской демократии. Именно таков смысл интерпретации современной истории в письме Е.Боннер и В.Буковского, приз
_________________
Нам не пристали место или дата; мы просто были где-то и когда-то. Но если мы от цели отступали, - мы не были нигде и никогда. (с) Н. Матвеева