Так в чем же особенность России?/Как расширялась Россия

Москаль

Так в чем же особенность России?
Вахитов Р.

1.
Наши записные патриоты и державники с такой же легкостью к месту и не к месту упоминают об особенностях российского духа и бытия, «особой стати России», с какой наши доморощенные западники игнорируют или же высмеивают эти особенности. Подобные заявления, похоже, превратились в банальность, в штамп. А ведь если отвлечься от политической и идеологической ангажированности и просто – бесстрастно и объективно взглянуть на вещи, то сразу дух захватит от удивления: насколько, действительно, наша Родина – Россия, великая и бессильная, обильная и убогая, не похожа на другие страны, и прежде всего, на страны Запада. Прекрасно сказал об этом русский философ И.А. Ильин: «…ни один народ не имел такого пространства, такого климата, таких границ, такого исторического бремени, такого многонационального состава, таких трудностей и соблазнов, такой героической жертвенности, такого государства и такой культуры! …»[1].

И одной из таких особенностей нашей цивилизации является фактически мирное – за редкими исключениями – ее образование в позднем средневековье, когда земли и народы, прежде входившие в монгольскую Орду, после ее распада, стали собираться вокруг нового центра – православной Москвы (здесь и далее курсив мой – Р.В.). Поговорить об этом, я думаю, вполне уместно в год великого праздника башкирского народа, да и всех остальных народов, входящих в нашу общую семью Россию – года 450-летия добровольного присоединения башкир к Московскому царству. Я сознательно назвал этот праздник не только башкирским, но и общероссийским, и дело даже не в том, что ему действительно по указу президента Путина присвоен статус федерального. Когда в семью входит новый человек, то это радость не только для него, но и для всех.

2.
Я отдаю себе отчет в том, что это заявление – о фактически мирном характере образования ранней формы российской цивилизации – Московского царства не просто вызовет недоумение среди очень многих, но и покажется им верхом нелепости. Ведь среди представителей постсоветской интеллигенции, особенно в национальных республиках России – чего уж греха таить! - широко бытует совершенно иной тезис – о том, что Московское царство, как и все остальные формы российской государственности, было жестокой колониальной империей, которая огнем и мечом присоединяла к себе другие народы – казанских, сибирских, астраханских татар, топя в крови их сопротивление. Добровольное присоединение башкир к Московскому царству рассматривается в рамках этого понимания в лучшем случае как исключение из общего правила. Впрочем, более радикальные обличители «российского колониализма» доходят и до упреков в адрес предков современных башкир. Суть этих упреков в том, что пока другие якобы сопротивлялись «русской экспансии», башкиры, дескать, наслаждались выгодами от своего коллаборационизма. И эта оскорбительная и для русских, и для башкир концепция «российского колониализма», увы, в менее радикальной разновидности, попадает в общедоступные школьные учебники, в научные монографии, а в более радикальной - звучит в публицистических статьях «оппозиционных» газет, в митинговых речах …

Представители молодого поколения, бездумно повторяющие эти рассуждения, верно, будут удивлены, если узнают, что националистические витии полностью позаимствовали эту концепцию … из советского официального марксизма. Действительно, идеологи национальных движений эпохи перестройки, также как и их коллеги-либералы были чаще всего представителями творческой или вузовской, научной интеллигенции. А сознание этих слоев советского общества было пропитано штампами вульгарного марксизма. Самые одиозные из этих штампов до сих пор живы, хотя их носители давно уже формально «отреклись» от марксизма, и даже клянут его с той же экспрессией, с какой «во время оно» восхваляли. Таким образом, эти штампы и по сей день вливаются в молодые умы уже под маркой немарксистских и даже антимарксистских идей.

Как известно, советский марксизм воспринимал Россию не как особый культурный мир, уникальную семью народов, а как «тюрьму народов», колониальную империю окраинного европейского народа – русских, захвативших и подчинивших себе множество других, прежде всего азиатских народов. Именно так характеризовал Россию В.И. Ленин в знаменитой своей статье «О национальной гордости великороссов». В частности, он писал там: «Нам, представителям великодержавной нации крайнего Востока Европы и доброй доли Азии, неприлично было бы забывать о громадном значении национального вопроса; - особенно в такой стране, которую справедливо называют «тюрьмой народов»[2]. Фундаментом такой позиции был европоцентрим марксизма, восприятие им цивилизации Запада и ее исторического пути как образца, которому должны следовать все остальные цивилизации. Своеобразие этих цивилизаций воспринималось классиками марксизма – от Маркса до Ленина - как досадные отклонения от «нормы» или «атавизмы», мешающие «нормальному» развитию (так, Ф. Энгельс опровергая тезис об уникальности и оригинальности русской крестьянской общины, не усмотрел в ней ничего, кроме атавизма первобытнообщинного строя, сохранившегося лишь в таких «отсталых» странах, как Россия)[3]. Понятно, что с этой точки зрения, если в России уж сформировалось многонародное государство с единым центром – империя, то она в основных своих чертах не должна отличаться от империй «цивилизации-образца» - Запада, т.е. «колониальных империй».

Развивая эти положения Маркса, Энгельса и Ленина, советские историки-марксисты старались в многовековой истории сосуществования народов России подчеркивать периоды конфликтов и не слишком обращать внимание на противоположные явления – мирного сосуществования. Кроме следования классикам тут была и политическая конъюнктура: советским историкам особенно важно было показать, как плоха была жизнь народов в России до социалистической революции. Показательна в этом смысле работа М. Худякова «Очерки по истории Казанского ханства», где русские из войска царя Грозного изображены кровавыми преступниками, а противостоявшие им казанцы - благородными борцами за независимость (эту работу при всем ее примитивном социологизаторстве до сих пор страницами цитируют татарские националисты). Так что преподавателям истории, в 80-е годы становившимся националистами, не нужно было даже перестраиваться: как они до 1985 года повторяли слова из ранней публицистической статьи Ленина о «России – тюрьме народов», так и после 1985 года продолжали это делать (только по мере того, как Ленин выходил из моды, «забывая» указать источник цитаты). Творческая «переработка» вульгарно-марксистского штампа состояла лишь в том, что теперь они и СССР объявляли тоже «тюрьмой народов», закрывая глаза на те многочисленные блага, которые принесла Советская власть бывшим «инородцам» бывшей Российской империи.

Вряд ли требуется обстоятельное научное опровержение этого шаткого идеологического конструкта. Ученые, принадлежащие к школе евразийцев, прежде всего историки Г.В. Вернадский, Л.Н. Гумилев, В.В. Кожинов, прекрасно это уже сделали. В своих работах они показали особенности исторического формирования российской цивилизации и его принципиальные отличия от образования колониальных империй Запада[4]. Я ставлю перед собой гораздо более скромную задачу – популяризации выводов этих известных ученых-евразийцев. В ходе ее я хочу показать, опираясь на факты и исследования профессиональных историков, что большинство народов России входило в ее состав, действительно, добровольно (хотя мнение самих народов и не всегда совпадало с мнением их элит), и мирно (а конфликты, подобные войнам между Москвой и Казанью и Астраханью не имели никакого отношения к «борьбе тюрок за национальную независимость»).

3.
Факты же показывают, что далеко не только башкиры добровольно присоединились к русскому государству. Это был общий выбор большинства народов Поволжья, некогда страдавших от власти казанских ханов. Вместе с башкирами, после падения Казани добровольно присягнули на верность русскому «белому царю» такие поволжские народы, как чуваши, марийцы, мордва, которые тоже ранее входили в Казанское царство. Часть ногаев также подписали с Москвой мирный договор в том же 1557 году, что и башкиры (ногаи и до этого часто выступали как союзники Москвы, даже в войнах между Москвой и татарскими царствами). Это обеспечило автономное существование Ногайской орды в составе Московской Руси вплоть до 1606 года, когда, после того как прервалась промосковская династия князя Исмаила, среди ногаев возобладали протурецкие настроения и ногаи откочевали в Прикубанье, в тогдашнюю сферу влияния Турции[5].
Далее, в 1555 году в Москву прибыли послы и от сибирского царя Едигера и также просили царя Иоанна IV Грозного «взять всю Сибирь под свою руку», на что царь дал согласие и отправил в Сибирь своего посла и сборщика дани Дмитрия Курова[6]. Таким образом, и сибирские народы (не только сибирские татары, но и ханты, манси и другие народности Севера) также добровольно вошли в состав русского государства. Что же касается антирусски настроенного Кучума, которого только и вспоминают, когда говорят о приходе русских в Сибирь, то он был шейбанидом – потомком среднеазиатских ханов и ставленником узбеков и казахов. В 1563 году он убил законного царя Сибири, тайбугида - потомка исконно сибирской династии Едигера (того самого, который признал себя вассалом Москвы), разорвал отношения с Москвой и, более того, стал совершать набеги на русские земли (Пермский край). Только после этого против Кучума поднялись русские казаки. Это нельзя даже рассматривать как борьбу Москвы с Сибирским царством, это была борьба против узурпатора сибирского трона. При этом антирусской политикой Кучума в самой Сибири многие были недовольны; так, Кучум преследовал народы ханты и манси за их верность Москве. Да и в русском войске, разгромившем Кучума, как это обычно случалось в те времена, были также и татары[7].

В отношении Астраханского ханства также все обстояло сложнее, чем изображают это историки-националисты – наследники западников-марксистов, склонные видеть везде одни лишь завоевания и насилие. В 1554 году астраханский царь Дервиш–Али также подписал договор о мирном и добровольном вхождении Астрахани в состав русского государства. Астраханцы сохраняли свою автономию и обязывались лишь выплачивать дань Москве, разрешить русским рыбную ловлю в Волге и соглашались на размещение в Астрахани русских стрельцов. Но вскоре хан Дервиш Али перешел на сторону турок, призвал турецкие войска (числом около 1000 человек), и только тогда (1556 год) Иоанн Грозный отправил на Астрахань русское войско (русское, скорее, по подданству, чем по национальному составу, поскольку в тогдашнем московском войске было немало «служилых татар»). После победы московитов Астрахань в наказание за нарушение вассальной верности была присоединена к Московскому царству безо всякой автономии и мирного договора. Но самое любопытное заключается в том, что и у Казанского царства была реальная возможность добровольно войти в состав Московского царства, так как и среди казанских татар было немало сторонников такого развития событий, составлявших так называемую прорусскую партию (конечно, современные татарские националисты, раздувающие тему взятия Казани в 1552 году, «как бы невзначай» умалчивают об этом). За несколько лет до завоевания Казани был разработан проект мирного присоединения Казани к Москве, предполагающий вероисповедальные свободы, сохранение национальной мусульманской администрации, приравнивании татарского дворянства к русской аристократии и т.д. Это проект был чрезвычайно близок к осуществлению и даже формально осуществился: в 1551 году в Казани состоялся курултай, где большинство во главе с Кул Шерифом и Худай Кулом высказалось за договор с Москвой (при этом Казань обязалась освободить всех христиан, обращенных в рабство)[8], а в 1552 году было создано даже казанское правительство во главе с огланом Худай Кулом, которое приняло присягу верности русскому наместнику Микулинскому и фактически объявило о мирном вхождении казанских татар в состав российского государства. Но в последний момент, когда Микулинский должен был торжественно въехать в Казань, там произошел антирусский переворот, возглавляемый протурецки настроенным князем Чапкуном Отучевым. Заговорщики обманом восстановили казанцев против русских, заявив, что стрельцы собираются устроить резню, тогда как к Казани двигалась мирная делегация, во главе с законным главой правительства Худай Кулом. В результате находившееся в городе русские стрельцы числом 180 человек были вероломно убиты (что и стало впоследствии причиной жестокостей московского войска при взятии Казани), а на престол приглашен астраханский царевич Ядигер-Мухаммед, настроенный также антирусски и протурецки[9]. Возмущение этим вероломным переворотом, поставившем крест на мирном развитии событий, и заставило промосковски настроенных татарских аристократов примкнуть к московскому войску, в котором и без того уже были и касимовские татары, и чуваши, и марийцы, или, как минимум, проигнорировать призыв к антирусской борьбе.

Так что татарским националистам, с большим шумом проводящим ежегодно «Дни скорби» в день падения Казани, пророссийски настроенная, лояльная татарская общественность может и должна бы противопоставить празднование добровольного присоединения Казанского царства к Московскому государству, действительно имевшего место, но впоследствии сорванного турецкими ставленниками – духовными предшественниками и нынешних русофобов и туркофилов-националистов.

Тем же, кто до сих склонен воспринимать фразу о добровольном присоединении казанских татар к Московскому государству все же как эксцентричную, так как, дескать, русские с татарами затем дрались не на жизнь а на смерть под стенами Казани, надо бы обратиться к анализу национального состава московских и казанских войск в войне 1552 года. Он убедительно показывает, насколько далек от исторической реальности стереотип националистической пропаганды, утверждающей, что это якобы была война между русскими и татарами, и, может быть, в крайнем случае русским помогали немногочисленные «отщепенцы» и «предатели». В штурме Казани в 1552 году участвовали: русские формирования (50 тысяч человек), касимовские татары во главе с Шахом-Али (30 тысяч человек), астраханские татары во главе с царевичем Кайбуллой (20 тысяч человек), московские, нижегородские и казанские татары (10 тысяч человек), 3 тысячи ногайцев, 5 тысяч мещеряков, 4 тысячи чувашей, от 7 до 10 тысяч мордвинов, 10 тысяч черкасов, 10 тысяч черемисов и вотяков. Итак, простой подсчет показывает: нерусские формирования в войске Ивана Грозного составляли 60 % от общего числа (имеются в виду коренные народы срединной Евразии и не принимаются в расчет наемники - немцы, поляки и англичане, также входившие в войско). Среди них татар было 40%, то есть на 7% больше, чем собственно русских.[10] Таким образом, Казань брали объединенные силы самих татар и других народов Поволжья, вставших на службу русскому царю, а московский царь и его воеводы, по сути, осуществляли лишь общее руководство. Со стороны казанцев же была следующая картина: от 30 до 35 тысяч казанских татар (при общей численности казанских татар до 400 тысяч человек!), около 3 тысяч ногайев, 10 тысяч астраханцев, от 10 до 15 тысяч черемисов и вотяков, 1 тысяча турок (!) и даже … 1 тысяча русских (!) во главе с Дубрунцовым[11]. То есть против 40-45 тысяч татар из разных царств, оборонявших Казань, было более 50 тысяч татар на стороне московского войска (мы не берем здесь в расчет представителей других народов, входивших в Казанское царство, и без того цифры получаются впечатляющие). Что-то очень уж много для «отщепенцев»!

После этого трудно не согласиться с выводом современного московского историка С. Снежко: «Казанское ханство в период 1467-1560 гг. переживало гражданскую войну, вызванную необходимостью переосмысления своего места в мире и выбора ориентации. Причем большинство татар в итоге с оружием в руках встали на сторону Москвы. Протурецкая позиция части элиты не встретила почти никакой поддержки у населения (набрать всего 40-50 тыс. штыков при численности населения Казанского ханства по самым скромным оценкам в 500-800 тыс. чел, из них 300-400 т. татар, смешно) и была обречена на провал …»[12].

Вполне можно согласиться и с другим выводом С. Снежко: « … вхождение татар в состав России было добровольным и осознанным выбором, путь к которому в силу тогдашних геополитических реалий и противоборств был труден и кровав. Уже одно то, что во время русской смуты татары поддержали Русское государство, а не ляхов, говорит об этом»[13]».

Подведем промежуточный итог. Факты показывают, что при расширении Московского царства на Восток тамошние народы, как правило, добровольно входили в состав России. В ряде случаев (Казань, Сибирь, Астрахань) это добровольное вхождение было сорвано ставленниками враждебных к Руси держав – либо Османской Турции, либо среднеазиатских ханств. Причем государства эти первоначально находились в дружественных отношениях с Москвой или даже были ее вассалами (как это было с Казанью и Астраханью). Отсюда следует, что последовавшее за этим насильственное присоединение этих земель к Московскому царству с уничтожением автономии и установлением русской администрации было не государственной колониальной политикой, а простым следствием нарушения тамошними правителями своей вассальной клятвы верности, данной московскому царю (как это было в Сибири, в Казани и в Астрахани). Напомним, что в средние века нарушение клятвы верности между вассалом и сюзереном считалось тягчайшим преступлением, граничащим с бесчестием и достойным самого жестокого наказания. Там же, где таких нарушений сразу же после принятия договора не было (как, например, в Башкирском крае, в Ногайской орде или в Касимовском царстве) не было тогда и никаких замирений и завоеваний, а народам предоставлялась широкая автономия вплоть до сохранения собственной администрации и вероисповедальных свобод.

Лишним подтверждением, что перед нами не колониальная политика, а лишь «операция возмездия» является судьба Казани после ее поражения. Да, после войны в Казанский край была назначена русская администрация, столица мятежного царства стерта с лица земли, земли протурецких мурз розданы русским поселенцам, а сами они со своими семьями и дружинами жесточайшим образом наказаны (многие просто вырезаны или в лучшем случае пленены). Но при том права той части татарской аристократии, которая не поддерживала турецкую партию (а таковых мурз было, как мы только что видели, немало), были признаны русским царем (фактически эти татарские мурзы были приравнены к русским аристократам) и вероисповедальные их права также были сохранены (хоть, конечно, не обошлось при этом без перекосов). Царь Иоанн IV (Грозный), осознавая себя одним из последних могущественных православных государей, царем Святой Руси и поощряя переход в православие татар, равно как и других народов, тем не менее, не ставил себе целью искоренение ислама на землях Московского царства. Известны слова тогдашнего русского посла в Турции Новосильцева, сказанные им султану Селиму и прямо свидетельствующие об этом: «Мой государь не есть враг мусульманской веры. Слуга его, царь Саин Булат господствует в Касимове, царевич Кайбула в Юрьеве, Ибак в Сурожике, князья Ногайские в Романове, все они свободно и торжественно славят Магомета в своих мечетях…»[14]. Разрушения мечетей и массовое насильственное обращение в христианство пленников во время казанской кампании были печальными, но объяснимыми эксцессами войны, а не сознательной и долговременной политикой, и позднейшие события, когда в Казани снова стали появляться мечети, религиозные школы, а мусульманское духовенство постепенно по правам стало приближаться к статусу православного священства, это доказали.

Да и любимые националистами рассказы о «феноменальной жестокости» русских в ходе штурма также не выдерживают критики. Конечно, при взятии Казани имели место ужасающие инциденты, но мы не должны забывать об историзме морали: есть вещи, которые вызывают отвращение у нашего современника, но не выходят за рамки этоса своей эпохи. И, между прочим, казанцы тоже не были ангелами, как их изображала вульгарно-марксистская пропаганда и изображает пропаганда националистическая. Достаточно сказать, что после взятия Казани оказалось, что там 100 тысяч русских рабов.

Так обстояли дела в исторической реальности, и просто диву даешься: как можно было так исказить эту реальность, чтоб возникла модернизаторская и антиисторическая интерпретация этих событий идеологами национализма!

4.
Особо хочется обратить внимание на ту легкость, с которой расширялось Московское государство, еще в XV веке бывшим небольшим княжеством. Разве сопротивление Казани, Астрахани и отрядов Кучума можно сравнить с теми военными конфликтами, которые англичане вели в Англии, в Северной Африке, даже в Америке? Объясняется это просто. В отличие от западноевропейских колонизаторов, огнем и мечом завоевывавших народы, с которыми их никогда историческая судьба не сводила и о которых им ранее ничего не было известно, русские присоединяли земли народов знакомых, зачастую дружественных, с которыми они сосуществовали уже около тысячелетия. Отношения предков русских – киевских славян с тюрками и финно-уграми завязались еще в I тысячелетии н.э. Причем, вопреки распространенным стереотипам, это не было лишь военное противостояние между Лесом и Степью. С теми же половцами киевляне заключали союзы, торговали и даже вступали в браки. Известно, что первый бой против монгол при реке Калке русичи дали именно вследствие того, что были связаны договором и родственными связями с половцами: половецкий хан Котян был тестем русского князя Мстислава Удалого (монгольский отряд Джебе и Субутая тогда не ставил цели завоевания русских земель, он совершал разведку и в ходе ее вторгся лишь в земли половцев)[15]. Затем, после возникновения Монгольской Империи и ее провинции на Севере Евразии – Джучиева улуса (Золотой Орды), и русские, и башкиры, и ногайцы, и татары вошли в состав одного государства. Конечно, большинство из них было завоевано монголами. Порой завоевателям оказывали ожесточенное сопротивление (вспомним хоть героическое противостояние на Урале, где башкиры много лет не давали пройти монгольским отрядам), но это не меняет положения дел. В ханской столице – сначала в Сарае-бату, затем в Сарае-берке встречались русские, татарские и башкирские аристократы, русские и татарские мастера бок о бок работали в мастерских монгольских городов, поставляя ко двору хана украшения, утварь, русские и башкирские воины участвовали в завоевательных походах монгол по приказу хана из Хан-балыка (так было, например, с войной против арабов, которая закончилась взятием Багдада). Отношения между народами Северной Евразии, впрочем, не исчерпывались общим подданством, заключались торговые договора, браки между представителями княжеских родов, происходило культурное взаимовлияние. Татарские и монгольские княжны, принимая православие, становились женами русских князей и даже царей. Наиболее известен следующий факт: московский князь Юрий (Георгий) Данилович, брат знаменитого Иоанна I (Калиты) и внук Александра Невского был женат на родной сестре тогдашнего ордынского хана Узбека Кинчаке (в Св. Крещении - Агафье)[16]. Мать Иоанна Грозного – Елена Глинская, вторая жена Василия III, была из рода обрусевших, крещеных татар, осевших в Литве. Да одно количество татарских заимствований в русском языке – а современные ученые говорят, что до пятой части словарного запаса русского языка составляют слова тюркского происхождения[17] - свидетельствует о чрезвычайно тесном взаимодействии культур русских и нерусских народов Северной Евразии!

Кстати сказать, и национальный состав тогдашних государств Северной Евразии – Московского царства, Казанского царства, Сибирского царства и других позволяет говорить о них как о многонародных государствах, совсем не похожих на европейские национальные государства. Мы уже указывали на это, но считаем, что и напомнить не грех: Москва была русским царством вовсе не в смысле, к которому мы привыкли. На Руси в эпоху Московского царства жили и многочисленные татары, служа верой и правдой русскому царю и зачастую занимая высокие государственные должности. Крещеный татарский царевич Петр Ибрагимович (Худай Кул) руководил обороной Москвы в одну из войн между Казанью и Москвой в правление Василия IV. Саин Булат (в крещении Симеон Бекбулатович), о котором упоминал посол Новосильцев султану Селиму, женился на княжне Мстиславской и в течение одного года – 1557-го - даже княжил на Москве (когда царь Иван Грозный оставался на опричном уделе). Шах-Али - царь Касимовского татарского царства, существовавшего на правах автономии в границах Руси, на Мещере (и, кстати, в московскую эпоху остававшегося мусульманским) вместе с Грозным участвовал во взятии Казани, руководил Московскими войсками во время Ливонской войны вместе с двумя другими служилыми татарскими князьями – Абдуллой и Тохтамышем. Во время похода Грозного на Полоцк (осень 1562) при царе были два бывших казанских царевича – Ядигар (в крещении Симеон Касаевич) и Утямиш (Александр Сафагиреевич).

В других государствах ситуация обстояла схожим образом. В Казанском царстве кроме татар жили марийцы, мордва, удмурты, чуваши, а также часть башкирского народа (населявшая территорию современного Мензелинского района Башкортостана). Сибирское царство населяли кроме татар манси, пермяки, ханты. В Ногайской Орде кроме самих ногайцев жили разные народы – от башкир до предков нынешних каракалпаков. Более или менее однородным по этническому составу, то есть в основном татарским, можно считать Астраханское царство, но оно было и самым малочисленным (от 10 до 20 тысяч человек), располагалось в бесплодных солончаковых степях и не обладало особым влиянием, находясь в зависимости от Крыма.[18]

Итак, тогдашние североевразийские государства не знали национальных перегородок, народы, их населявшие, имели многовековой опыт общения, приведший к выработке моделей толерантного сосуществования[19]. Между этими государствами были, разумеется, и конфликты, но были и периоды мира, так, в XV-XVI веках Московское княжество и Крымское ханство выступали как союзники в борьбе с остатками Орды, а затем и с литовцами. Были целые периоды в истории Казанского или Астраханского ханств, когда у власти там находились «прорусские партии», что же касается ногаев, то союз с Москвой для них вообще был правилом.
Расширение Московского царства на восток вовсе не походило, таким образом, на колониальные экспедиции европейских народов; это было объединение, происходившее иногда с применением военной силы, но захватывающее народы, давно соседствующие, давно и тесно связанные общей исторической судьбой, некогда нахождением в одном государстве, торговыми, культурными отношениями и даже династическими браками. Что же тут общего с империями британцев, французов, немцев, которые распространялись на земли народов, далеких от европейцев и никогда с ними не встречавшихся, с империями, которые своей идеологией имели расистское учение о превосходстве «белого человека», с империями, которые не стремились к равноправным договоренностям с иноземными элитами, а строили свою политику на лжи, подкупе и терроре? Много ли было английских королей или даже просто аристократов эпохи владычества Британии над морями, которые женились бы на индийской или африканской принцессе? Много ли было индийских раджей, которые пользовались бы в Британии теми же правами, что и природные английские аристократы и избирались в парламент, становились членами правительства? Много ли в английском языке слов, заимствованных из хинди или китайского? Сама постановка этих вопросов раскрывает бесконечную пропасть между западными многонародными государственностями – колониальными империями, и российской государственностью – «семьей народов». Несмотря на драматические повороты нашей истории, которые знает любая цивилизация, Россия и возникала, и утверждалась, и существует до сих пор не как «тюрьма народов», как именуют ее европоцентристы – от вульгарных марксистов и либералов до националистов западного образца. Россия существует как подлинная «семья народов», соединяющая народы, разные по вероисповеданию и происхождению, но близкие по культуре – от быта до политических традиций, по своей исторической судьбе. Лучше всего эту мысль выразили евразийцы 20–х годов ХХ века – Савицкий, Трубецкой, Вернадский, Алексеев и другие, писавшие в своей совместной работе «Евразийство (формулировка 1927 года)»: «Россия представляет собой особый мир…Народы и люди, проживающие в пределах этого мира, способны к достижению такой степени взаимного понимания и таких форм братского сожительства, которые трудно достижимы для них в отношении народов Европы и Азии».

Будем же хранить этот особый многонародный культурный мир, у истоков государственного оформления которого стояли не только русские князья и цари, но и башкирские роды, сделавшие 450 лет назад выбор в пользу союза с братским русским народом, со всеми народами России!

--------------------------------------------------------------------------------

[1] И.А. Ильин «Демократия - немедленно и во что бы то ни стало»//И.А. Ильин «О грядущей России». –М., 1993

[2] - В.И. Ленин ПСС, т. 26, с. 106

[3] - справедливости ради мы должны заметить, что в своих поздних статьях, в частности, в полемике с меньшевиком Сухановым, Ленин заговорил об особенностях российской цивилизации, лежащей на стыке Европы и Азии. Диалектический, гибкий ум Ленина, как видим, в 20-х г.г. стремился вырваться из пут европоцентризма

[4] - см. напр. Г.В. Вернадский «Евразийское начертание русской истории», Л.Н. Гумилев «От Руси к России», В.В. Кожинов «О русском национальном самосознании»

[5] - - В.В. Похлебкин «Татары и Русь. 360 лет отношений Руси с татарскими государствами в XIII-XVI вв. 1238-1598 гг. (от битвы на реке Сить до покорения Сибири). Справочник. –М., 2005. –С..-С.162-164

[6] - В. Похлебкин Указ. соч. – С. 153-154

[7] - интересно заметить, что в войске Кучума не так уж много было собственно сибирских татар (хоть это не мешает многим называть его войско татарским); большинство сибирских татар были как раз на стороне Москвы, а вместе с Кучумом воевали … те немногочисленные башкиры из Зауралья, которые позднее остальных примут русское подданство (см. Б.А. Азнабаев Интеграция Башкирии в административную структуру российского государства (вторая полвина XVI – первая треть XVIII в.в.) –Уфа, 2005. –С. 57)

[8] - см. об этом подробнее М. Худяков Очерки по истории Казанского ханства//На стыке континентов и цивилизаций. Из опыта образования и распада империй X-XVI в.в. –М., 1996 –С. 632

[9] - М. Худяков Очерки по истории Казанского ханства/Указ. соч. –С. 635-638; см. также В.В. Похлебкин Татары и Русь. 360 лет отношений Руси с татарскими государствами в XIII-XVI вв. 1238-1598 гг. (от битвы на реке Сить до покорения Сибири). Справочник. –М., 2005. –С. 126-127

[10] - Сергей Снежко «Москва-Казань: тысячелетие спустя»/ Правая.Ру. Православно-аналитический сайт. 22 августа 2005 года. (www.pravaya.ru).

[11] - там же

[12] - там же.

[13] - Сергей Снежко «Москва-Казань: тысячелетие спустя»/ Правая.Ру. Православно-аналитический сайт. 22 августа 2005 года. (www.pravaya.ru).

[14] - см. Г.В. Вернадский Начертание русской истории Спб, 2000. –С.-С. 170-171

[15] - см. Г.В. Вернадский Начертание русской истории Спб, 2000. –С. 90

[16] - несмотря на то, что Узбек был уже мусульманин, он не нарушил обычая, по которому татарские княжны, выходящие замуж за русских князей, принимали религию мужей.

[17] - Александр Кадырбаев Византийское и золотоордынское наследие в судьбе Российской и Османской империй сходство и различия./Татарский мир №19 2004

[18] - о национальном составе татарских царств – осколков Орды см. книгу В.В. Похлебкин «Татары и Русь. 360 лет отношений Руси с татарскими государствами в XIII-XVI вв. 1238-1598 гг. (от битвы на реке Сить до покорения Сибири). Справочник». –М., 2005.

[19] - абсурдность заявлений западников - вульгарных марксистов и либералов, а также националистов о том, что Московское, Казанское и Сибирское царства были национальными государствами, и что казанцы, и сибирцы боролись якобы за национальную независимость, видно уже хотя бы по тому факту, что в средние века не только в Северной Евразии, но и Западной Европе не знали идей национального государства и суверенитета нации, эти идеи были порождены лишь эпохой Просвещения и Великой Французской революцией.
_________________
От чЁрта открестишься, а от москаля и дубиной не отобьЁшься.
(Русская пословица)

Ольга Киевская · | Добавлено: Чт Июл 19, 2007 5:24 pm

Откуда дровишки?

Москаль · | Добавлено: Чт Июл 19, 2007 5:29 pm

C contr-tv

А что, понравилось?
_________________
От чЁрта открестишься, а от москаля и дубиной не отобьЁшься.
(Русская пословица)

Москаль · | Добавлено: Пн Июл 23, 2007 1:33 pm

Как расширялась Россия
Вахитов Р.

«Важным историческим моментом было … распространение власти Москвы на значительную часть территории, некогда подвластной Орде, другими словами, замена ордынского хана московским царем с перенесением ханской ставки в Москву. Это случилось при Иоанне Грозном после завоевания Казани, Астрахани и Сибири»

Н.С. Трубецкой «Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с запада, а с востока»[1]

--------------------------------------------------------------------------------

[1] - см. Н.С. Трубецкой Наследие Чингисхана –М., 1999. –С. 245

1.
В 1557 году под сводами Московского Кремля впервые прозвучала башкирская речь. Бии – главы нескольких башкирских родов - прибыли тогда в Москву, к царю Иоанну IV, прозванному Грозным, с подарками и ясаком, дабы признать себя подданными первого московского Великого князя, принявшего титул царя всея Руси. Несмотря на то, что посетили Белокаменную представители далеко не всех родов (позже всего вошли в состав русского царства зауральские башкиры, уже когда было подчинено московскому скипетру Сибирское царство), именно 1557 год считается годом добровольного вхождения башкир в русское государство. 450- летие этого славного события начинает уже в этом году, заранее праздноваться в современной Республике Башкортостан, да и вообще в России (по указу президента Путина этому празднику придано федеральное значение и курирует его подготовку такой высокопоставленный федеральный чиновник, как министр А. Кудрин).

Конечно, нет недостатка в статьях, научных работах, публицистических выступлениях на страницах газет и журналов Башкортостана, а также по республиканскому радио и телевидению, в которых дается оценка этому судьбоносному решению предков нынешних башкир. О нем продолжают высказываться политики, ведущие ученые, журналисты. Однако современные историки, политологи, философы, рассуждая об этом, зачастую изображают дело так, что башкирские бии исходили из сугубо прагматических соображений, например, склонились к тому, чтоб принять русское подданство, так как желали иметь защитника от притеснений Ногайской орды и т.д. Надо сказать, что это неоригинальная точка зрения: такой взгляд был предложен еще русскими историками XIX века, которые, как известно, были склонны переносить реалии и традиции европейской политики модернистской эпохи на все времена и культуры. Так, в словаре Брокгауза и Эфрона в статье о башкирах писалось: «…Тогда-то (после взятия Казани – Р.В.), вероятно, башкиры, теснимые набегами киргиз-кайсаков с одной стороны, с другой же, видя усиливающуюся власть московского царя, добровольно приняли русское подданство»[1].

Вместе с тем современная философия культуры давно уже преодолела европоцентризм и антиисторизм концепций XIX века. Сегодня очевидно, что подобный взгляд на вопрос является модернизаторским. Это современный политик может действовать лишь из соображений выгоды, но не политик времен средневековья, которому присущ менталитет традиционного общества. Естественно, и тогда существовали эгоистические, корыстные, просто утилитарные мотивы, и, бывало, они определяли действия политиков, но делалось это не с циничной открытостью, а лишь через посредство определенного церемониала, указывающего на легитимный характер власти. Иными словами, башкирские бии могли, конечно, искать выгод для себя лично и для своего народа от принятия башкирами подданства московского царя, но, как бы велико ни было это их желание, оно осталось бы неосуществимым, если бы они не видели в московском царе законного правителя. Причем речь идет о понимании законности, которое наличествовало у тюркских народов XVI века, вовлеченных в Монголосферу, а вовсе не о современных представлениях о законности или легитимности, которые, в лучшем случае, восходят к философемам европейского Просвещения или к идеям и проектам европейских антифеодальных революций XVIII-XIX веков. Какую же власть башкиры XVI века считали легитимной и законной?

2.
С XII века, как уже говорилось, башкиры входили в состав Джучиева улуса (Белой или Золотой Орды) монгольской империи[2], основанной «владыкой всего человечества» (как он официально именовался) ханом Чингисом. Вхождение это не было мирным (башкирские отряды ожесточенно сопротивлялись монголам до тех пор, пока не выяснилось, что один из башкирских родов связан кровнородственными отношениями с самим Чингисханом), но оно не было и завоеванием в современном смысле слова. Башкирские старшины (тарханы) получали от ордынского хана (Белого хана) ярлык на княжение и платили ему ясак (дань), а также посылали в случае надобности своих воинов для его походов, на этом зависимость башкир от Орды заканчивалась. В области землевладения, внутренней политики, религиозных культов монгольские ханы предоставляли башкирам придерживаться своей собственной традиции (такова же, кстати, была политика монголов по отношению к Руси и вообще ко всем народам, которые приняли подданство монголов добровольно – напомним, что князь Александр Невский по своей собственной воле получил от хана Орды ярлык на княжение и даже стал названным братом Сартака, сына Батыя[3]). Долгое нахождение Башкирии в составе Джучиева улуса Монгольской империи, конечно, вовлекло башкир в орбиту влияния ордынской правовой и политической традиции. А в соответствии с законами степной империи легитимным правителем – ханом (царем) мог считаться только чингизид – мужчина - представитель «золотого рода» Чингисхана, потомок четырех первых его сыновей (Джучи, Джагатая, Удегея, Тулуя)[4]. Причем вхождение в его царство должно было происходить строго по монгольскому, ордынскому обряду, а власть его должна была распространяться на весь западный улус Монгольской империи (Джучиев улус).

Исторические факты показывают, что с точки зрения башкир XVI века московский царь Иоанн Васильевич IV (Грозный) в большой мере отвечал этим требованиям и рассматривался как наследник правителей Орды. Начнем с того, что в башкирских шежере Иван Грозный именуется «белый хан» или «белый падишах», то есть титулом монгольского хана[5]. Употребление этого титула не может быть случайным: ни одного из своих руководителей или руководителей близлежащих государств башкиры так не называли. Вообще в пределах Монголосферы этот титул имел строго определенное значение: ордынский хан или законный его наследник. Кроме того, по дипломатическому этикету того времени, употребление такого титула по отношению к какому-либо правителю означало фактическое признание легитимности его притязаний на власть (именно поэтому русские дьяки пристрастно следили, как называют русского царя представители тех или иных восточных народов).

Также необходимо заметить, что и сама церемония принятия башкирами русского подданства, происходившая в 1557 году при посещении биями Москвы, была та же самая, что и в ордынском Сарае. Прежде всего, требовалось, чтобы те, кто принимает подданство, прибыли в столицу сюзерена (потому башкирские бии приехали в Москву так же, как некогда русские князья приезжали в Сарай). Затем в знак вассалитета они вручали дары и получали ответные подарки во время торжества: принятие даров из рук правителя означало принятие вассальной зависимости. В точном соответствии с этим бии получили от русского царя Грозного на пиру в Кремле богатые дары. Далее, ордынские ханы давали ярлыки на княжение. Точно так же русский царь пожаловал биям грамоты с подтверждением вотчинных прав и звание тарханов[6]. Заметим также, что башкиры вошли в русское царство на тех же условиях, что и в Орду: признание власти сюзерена, выплата ему ясака и военная помощь, но при этом полная самостоятельность в своих собственных внутренних делах. Очевидно, вполне можно согласиться с эмигрантским калмыцким историком доктором Э. Хара-Даваном, который писал: «когда впоследствии это царство – (Джучиев улус – Р.В.) – не только территориально, но и с монголо-туранскими народами, его населяющими – перешло под власть Московского царя, последний в глазах этих народов продолжал являться все тем же Белым царем Белой Орды, наследником Белых ханов»[7].

На каких же основаниях башкиры почитали Грозного царя законным наследником ханов Орды, ведущих свою родословную от Чингиса? Прежде всего, как это ни парадоксально прозвучит для современного человека, воспитанного на западнических трактовках русской истории, Иван Грозный, действительно, генеалогически был связан с родом Чингисхана, хотя, конечно, это была не настолько прямая и бесспорная связь, как у его современников – татарских царей на русской службе, чингисидов Шаха Али (Шагалея) и Сеин Булата (Симеона Бекбулатовича). Мать Ивана Грозного – Елена Глинская, вторая жена Василия III, была из рода обрусевших, крещеных татар, осевших в Литве. Одним из родоначальников Глинских был Мамай, который в свою очередь был женат на дочери золотоордынского хана Бердебека[8]. Правда, родство с чингисидами по материнской линии не давало формального права на ордынский престол или даже на власть в любой провинции Орды, но тем не менее было фактом значимым, чрезвычайно повышавшим статус Ивана Грозного в глазах представителей монгольской политической традиции, в том числе и башкирских биев. Впрочем, и по отцовской ветви генеалогии Ивана Грозного были прецеденты браков с татарскими княжнами и царевнами, в чьих жилах текла «благородная кровь Чингиса». Наиболее известен следующий факт: московский князь Юрий (Георгий) Данилович, брат знаменитого Иоанна I (Калиты) и внук Александра Невского был женат на родной сестре тогдашнего ордынского хана Узбека Кинчаке (в Св. Крещении - Агафье)[9]. Существовало и множество других примеров браков русских князей, в том числе и связанных с Рюриковичами, с татарскими «царевнами и княжнами»[10].

Необходимо заметить, что сам Иван Грозный не скрывал своего родства с чингизидами, а напротив, широко им пользовался в политических целях. Современным историками известно, что в восточной переписке Иван Грозный не упоминал, что его род восходит к «Августу кесарю», как он это делал в письмах к западным правителям, а писал о своем родстве с Чингисханом[11] (хотя имеется и факт упоминания этого в письме Грозного польскому королю). Более того, до конца XVII века русские цари вели переписку с главами восточных держав, используя дипломатический и парадно-канцелярный стиль сарайского двора, а грамоты, которые направлялись на Восток, украшались не византийским двухглавым орлом, а особой «тугрой русских царей» - знаком, который по своему происхождению был также связан с культурами кочевников[12].

Мнение о родстве Рюриковичей и Чингизидов было распространено среди нерусских народов в бывших ордынских владениях. К примеру, ногаи именовали Ивана Грозного не иначе как «чингисовым прямым сыном»[13], причем речь идет не только об устной традиции, но и о соответствующих документах: «В некоторых ногайских посланиях, например, от Белек Булат Мурзы в 1551 году … делалась попытка объединить родословия Чингисидов и Рюриковичей»[14]. Думаем, скорее всего, именно от ногаев башкиры и узнали о прямой - подлинной или мнимой, в данном случае неважно - связи русского царя Иоанна с родом Чингисхана (так как башкиры большей частью входили именно в Ногайскую орду и, следовательно, имели с ногаями наиболее тесные отношения). Отсюда, видимо, башкирские бии сделали вывод о легитимности притязаний Иоанна Грозного на власть над Джучиевым улусом[15].

При этом не нужно думать, что сам царь Иван видел в этом лишь хитрый политический маневр с целью привлечь на свою сторону восточные народы, уважительно относящиеся к традициям Орды. Один факт, что Иоанн IV провозгласил себя именно царем, а не князем или императором говорит о том, что он сознательно претендовал не на какие-нибудь иные, а на ордынские владения и мыслил в рамках ордынской политической традиции. Ведь царями русские летописи называли ордынских ханов, по отношению же к византийским и западным императорам этот термин не употреблялся. Помимо этого, по утверждениям современных историков, ордынская аристократия и особенно чингизиды были до петровской модернизации окружены на Руси высоким почетом, что также говорит о пиетете московитов к ордынской правовой традиции. Как отмечает современный историк А. Кадырбаев, по тогдашнему «табелю о рангах» чингизиды были на Руси превыше бояр и в знатности уступали лишь царю и его семейству[16]. Ту же самую точку зрения подтверждает Б. Кузнецов: «В государевом родословце 50-х годов XVI века роды астраханских, крымских и казанских царей шли сразу после родов князей московского дома. Потому и в среде русской знати было особенно престижным вести свою родословную от выезжих татарских царевичей»[17] Кроме того, бывали случаи, когда чингизиды - правда, номинально и краткое время, но с точки зрения юридического прецедента это не имеет значения – правили Русью: при Василии III (Темном) скипетр московского князя однажды перешел к татарскому царевичу Худай-Кулу, в Св. Крещении Петру Ибрагимовичу. В 1575 году Иван Грозный передал царскую власть татарскому князю Симеону Бекбулатовичу (до крещения Сеин-Булату, внуку последнего хана Золотой Орды Ахмата и прямому потомку Чингисхана), причем, по замечаниям историков, современники этого события нимало не сомневались в законности права потомка ханов царствовать в Москве[18].
Русские бояре, князья и цари, конечно, помнили о тех бедах, которые принесли на их землю ордынцы, и не идеализировали сарайских правителей, но в то же время были бесконечно далеки и от западнического модернистского презрения к кочевым народам и взгляда на них как «низшие» и «нецивилизованные». Почет по отношению к татарским аристократам- выходцам из Орды, отношение к башкирским биям и промосковским казанским мурзам как к удельным русским князьям, тесные торговые, культурные и даже родственные отношения между русскими и тюрко-монгольскими народами, с которыми московиты как-никак два столетия входили в одно государство – все это доказывает вздорность и ошибочность взгляда на русскую политически-правовую традицию как на исключительно «европейскую», а на русских как на «европейцев», покоривших «азиатов».
Итак, мы можем сделать вывод, что для башкир XVI века присоединение к Московскому царству было не вхождением в чуждое им новое государство, на которое они якобы вынуждены были пойти из соображений реальной политики. Отнюдь, башкиры воспринимали расширение Московского царства как восстановление законной ордынской государственности после двух столетий гражданских междоусобиц (с XIV века начинается «замятня великая» - борьба за власть в Орде, что привело к ослаблению Сарая и появлению на обломках Орды новых государств – Казани, Астрахани и других). Только центром этого нового Белого царства стал уже не Сарай, а Москва, а его главой - Белым ханом - не монгольский хан, а православный, русский Белый царь. Свое вхождение в состав не чуждой им Руси, с которой все тюркские народы Северной Евразии около двух столетий сосуществовали в рамках Монголосферы, башкиры рассматривали как продолжение своего прежнего подданства. Более того, примерно также оценивали ситуацию другие народы, бывшие подданными Сарая. Так, сибирский царь Едигер в 1555 году прислал в Москву своих послов, прося русского царя «взять Сибирь под свою руку», и стал выплачивать ясак Москве, как его предки платили Сараю (но мирное вхождение Сибири в состав русского царство было сорвано Кучумом, который убил Едигера и порвал отношения с Москвой). Немало сторонников легитимности русской власти над ордынскими землями было и среди татар, так что некоторые современные историки даже говорят не о взятии Казани войсками Ивана Грозного, а о гражданской войне в самом Казанском царстве между представителями «промосковской» и «протурецкой» партий (причем на стороне промосковской партии было немалое количество людей, так что войско Грозного, пришедшее в 1552 году под стены Казани, более чем наполовину состояло из татар )[19]. Но самое интересное, что таково же было убеждение и политической элиты Московского царства, которая – сознательно или нет – исходила из ордынской правовой традиции и действовала как наследница ордынской ставки .

3.
Интересно, что оценка данных событий XVI века в Северной Евразии, которая давалась им представителями средневековой евразийской политико-правовой традиции, совпадает с выводами российской культурологической, историософской и общественно-политической школы ХХ века, которая взяла себе имя «евразийцев». Основатели этой школы (Н.С. Трубецкой, П.Н. Савицкий, Г.В. Вернадский, Н.Н. Алексеев, Э. Хаара-Даван и др.) исходили из тезиса о том, что все народы, населявшие и населяющие территорию от Белого моря до Черного и от реки Неман до реки Амур (или, как выражались евразийцы, «месторазвитие Евразия»[20]), начиная с I тысячелетия до н.э. и по сей день составляют одну «евразийскую» цивилизацию, отличную от цивилизаций западной (европейской) и восточной (азиатской). Их культуры объединены одними и теми же тенденциями: например, это связь религии с бытом («бытовое исповедничество»)[21]. Их антропологические типы составляют своеобразную «радугу», перетекая друг в друга от белорусов до узбеков. Их языки, при всем различии между ними по признаку происхождения, составляют единый «языковой союз» («евразийский языковой союз»), имея общие тенденции прежде всего, в области фонологии[22]. Наконец, географические и климатические условия их существования (преимущественно равнинный ландшафт и резко континентальный климат) схожи между собой и значительно отличаются от географии и климата стран зарубежных Европы и Азии.[23] Это обстоятельство обуславливает тесные экономические связи между народами «срединной Евразии» и схожесть типов хозяйствования, что в свою очередь подталкивает их к политической интеграции. В соответствии с этим, на протяжении всей известной нам истории на территории Евразии наблюдалось стремление к политическому объединению и образованию сверхдержав, которые объединяли лестную и степную зоны месторазвития (Лес и Степь). Периоды политического единства (скифская и гуннская империи, Золотая Орда, Московское царство, Российская империя, СССР) сменялись периодами раздробленности, а затем наступала эпоха нового объединения. Причем, все эти сверхдержавы обладали геополитической, и, что наиболее важно, своеобразной политической преемственностью. Довольно подробно евразийцами рассмотрена как раз преемственная связь между Золотой Ордой и Московским царством[24].

Прежде всего, евразийцы подчеркивали, что вопреки укоренившемуся в российской историографии мнению российские государства: Московское царство, Российская Империя и СССР - никоим образом не являются геополитическими преемниками Киевской Руси[25]. Н.С. Трубецкой выразительно писал об этом: «… та группа мелких, более или менее самостоятельных княжеств, которых объединяют под именем Киевской Руси совершенно не совпадает с тем русским государством, которое мы в настоящее время считаем своим отечеством. Киевская Русь была группой княжеств, управляемых князьями варяжской династии и расположенных в бассейне трех рек, которые почти непрерывной линией соединяют Балтийское море с Черным… Площадь этой Киевской Руси не составляла и двадцатой доли общей площади той России, в которой родились мы все».[26] Иначе говоря, Киевская Русь принадлежала к государствам «речного типа», которые расположены вдоль рек и, не включая в свои территории степные зоны, не могут выступать как «смычки» между Лесом и Степью, подобно государствам «степного типа». Московское же царство, Российская империя и СССР – типичные «государства степного типа», объединяющие собой Лес и Степь и охватывающие большую часть или практически все месторазвитие Евразия. Геополитическим прообразом Московского царства, Российской Империи и СССР является другая былая евразийская держава, которая также властвовала над великой евразийской степью и была многонародной славяно-туранской, как и российские государства – Золотая Орда, или Джучиев улус великой монгольской империи: «одного взгляда на историческую карту достаточно, чтобы убедиться в том, что вся территория современного СССР (работа Н.С. Трубецкого была написана в 1925 году – Р.В.) некогда составляла часть монгольской монархии, основанной великим Чингисханом»[27].
Но преемственность между русскими государствами, и в частности Московским царством, и государством Чингисхана состоит не только в схожести геополитического статуса. Чингисхану удалось создать уникальное государственное образование, наиболее характерными отличительными чертами которого были «служилый» характер элиты и религиозная идеократия. Иначе говоря, отбор в правящий слой монгольской империи происходил по признаку соответствия или несоответствия идеалу воина, который исповедовали монголы. Идеал этот предполагал прежде всего храбрость, верность, презрение к материальным благам и способность пожертвовать собой ради высшей цели. Людей, остающихся верными своему господину во что бы то ни стало, монголы назвали «людьми длинной воли». Чингисхан осыпал таких воинов подарками и почестями, даже если они до последнего сражались с ним. И, напротив, тех, кто предал своих друзей и отечество, а также просто обывателей, живущих ради одного материального благополучия и удовольствий, монголы назвали «людьми короткой воли» и презирали их как рабов, ни за что не допуская их в административно-управляющий аппарат. Чингисхан был также убежден, что высокие нравственные качества «человека длинной воли» есть следствие его религиозности. Только человек, верящий в высшее духовное начало, может презирать низменные удовольствия и с легкостью расставаться с жизнью, если того требуют обстоятельства. Только тот, кто признает господина на небе, способен не раболепствуя, а сохраняя уважение и достоинство, подчиняться твердой иерархии и дисциплине в государстве. Таким образом, представитель элиты монгольского государства должен был исповедовать какую-либо религию. Причем Чингисхану было все равно, что это за религия: государство монгол брало под свое покровительство все вероисповедания. Сами монголы в большинстве своем были язычники-тенгрианцы, но среди покоренных ими народов были и христиане, и мусульмане, и буддисты. «Яса» - главный закон Чингисхана - требовала смертной казни для всякого, кто оскорбит священника какой-либо религии, даже если этот преступник – монгол, а священник принадлежит к покоренному народу. Монголы не облагали религиозные организации налогом (так Русская Православная церковь не платила ясак в монгольский период). В Сарае – столице Орды были храмы самых разных исповеданий, в том числе и отдельная, «Сарская» епархия Русской православной церкви, а в окружении сарайских ханов были «христианская» и «мусульманская» партии (и даже, как мы уже упоминали, однажды ханом Орды был христианин-несторианин - Сартак).
Итак, правящий слой монгольской империи и Золотой Орды был служилым и идеократичным, это значило, что, по словам Н.С. Трубецкого, «… власть правителя должна была опираться не на какое-либо господствующее сословие, не на какую-нибудь правящую нацию и не на какую-нибудь определенную официальную религию, а на определенный психологический тип людей. Высшие посты могли заниматься не только аристократами, но и выходцами из низших слоев народа; правители принадлежали не все к одному народу, а к разным монгольским и тюрко-татарским племенам и исповедовали разные религии. Но важно было, чтобы все они по своему личному характеру и образу мысли принадлежали к одному и тому же психологическому типу, обрисованному выше»[28].
Именно такой тип государственности – служилая идеократическая монархия и был, согласно евразийцам, перенят московитами у монголов. Московская Русь тоже была надклассовым, идеократическим служилым государством, только ее «идеей-правительницей» стала, конечно, не «Яса» Чингисхана, а православная идея Святой Руси: «потускневшие и выветрившиеся в процессе своего реального воплощения, но все еще сквозящие за монгольской государственностью идеи Чингисхана вновь ожили, но уже в совершенно новой, неузнаваемой форме, получив христианско-византийское обоснование»[29]. В то же время, так же как и в империи Чингиса, в Московской Руси в правящий слой могли войти не только русские, но и представители других национальностей, как правило, при условии принятия православия, но не обязательно (и действительно, в элите Московского царства встречались как прямые потомки приехавших из Орды и крестившихся татар, так и служилые тюрки, оставшиеся мусульманами, как, например, касимовский князь Шах-Али). Знатность рода тоже не играла роли: бояре, возводившие свой род к ближайшим сподвижникам Рюрика, подвергались гонениям, а захудалые дворяне, а то и выходцы из простонародья становились опорой царей, и этим Московская Русь также напоминала Орду.
Мы затронули лишь самые главные параллели в политически-административных системах Золотой Орды и Московской Руси. Евразийские историки указывали и на иные факты, скажем, на происхождение русской финансовой системы от монгольской (показательно, что соответствующие слова русского языка имеют тюркскую или монгольскую этимологию: деньги, алтын, казна, таможня) и т.д.[30]

Конечно, речь не идет о том, что московиты сознательно копировали монгольские порядки (хотя, как мы уже говорили, неприятия к монголам, и к другим туранским народам, напоминающего западный расизм, русское средневековье не знало, об этом говорят хотя бы многочисленные браки между русскими князьями и дочерьми татарских и монгольских аристократов). Скорее дело в том, что, просуществовав в течение двух веков в качестве монгольского улуса, Русь бессознательно напиталась монгольскими политическими традициями (равно как и другие провинции Орды, которые впоследствии после ее распада стали независимыми царствами - Казань, Астрахань, Сибирь и т.д.).
Как бы то ни было, вывод евразийской историософии чеканно сформулирован Н.С. Трубецким: «важным историческим моментом было… распространение власти Москвы на значительную часть территории, некогда подвластной Орде, другими словами, замена ордынского хана московским царем с перенесением ханской ставки в Москву. Это случилось при Иоанне Грозном после завоевания Казани, Астрахани и Сибири»[31].
Причем евразийцы тем и отличались от европоцентристских историков и философов культуры, что вовсе не считали монгольское влияние на Русь пагубным и роковым (равно как вообще не считали восточные, в том числе и кочевые, культуры более «низкими», чем культуры народов Европы)[32]. Напротив, евразийцы отдавали должное военно-политическим талантам монголов, совершенству их войска, эффективности их административной системы, высоте и благородству их государственной идеи. Кроме того, евразийцы были убеждены, что именно такой тип государства – идеократический авторитаризм - является наиболее оптимальным для России в силу особенностей географических и геополитических условий ее существования. Россия, как и любое государство, существовавшее, существующее и могущее существовать в месторазвитии Евразия, неизбежно сталкивается с задачей удержания власти на столь протяженных территориях, что немыслимо без большого и сильного государственного аппарата. К тому же самому подталкивает и извечная враждебность к России ее соседей, особенно западных. Наконец, суровый климат, не слишком плодородные почвы – все это делает необходимой гораздо большую степень вмешательства государства в жизнь общества.

Итак, по убеждению евразийцев, монгольское политическое наследие стало для России в конечном счете благом, поскольку только такое «тягловое государство» могло сохранить независимость и саму жизнь входящих в него народов, а также обеспечить почетное место в жизни государства религии – «сердцевины» духовной ментальности русских. При этом евразийцы признавали, что иго монгол, особенно на первом, завоевательном этапе, принесло Руси огромное количество бед: были разрушены города, убито и угнано в плен множество людей, болезненный удар нанесен национальному чувству и самосознанию. Да и впоследствии монгольский ясак истощал русскую экономику, вывоз в Сарай – столицу Золотой Орды и Хан-балык (Пекин) – столицу всей Монгольской империи лучших русских ремесленников также нанес большой урон хозяйству: некоторые промыслы за годы монгольского владычества были просто утеряны[33]. Однако, повторим, евразийцы видели в монголах не только разрушителей, но и создателей оригинальной политически-правовой традиции, оказавшей позитивное влияние на дальнейшую судьбу России, и, кроме того, охранителей русской церкви и спасителей Руси от западных, тевтонских орд, которые несли рождающейся Росси нечто более страшное, чем политическая зависимость – подмену культурно-идентификационной матрицы, которая тогда для русских фокусировалась в православии[34].

4.
Таким образом, преемственность между Золотой Ордой и Московской Русью – это не казус, порожденный аберрацией в восприятии исторических реалий средневековой правовой традицией башкир. Отнюдь, это факт, доказанный русскими историками, геополитиками и культурологами – евразийцами П.Н. Савицким, Н.С. Трубецким, Г.В. Вернадским, Э. Хара-Даваном. Факт этот кажется кое-кому в наши дни странным и парадоксальным лишь потому, что мы привыкли исходить из стереотипов, навязанных нашей культуре русскими историками западнической ориентации (Карамзин, Соловьев, Ключевский, Костомаров и т.д.). Они выражали официальную идеологию вестернизированной Петербургской империи, состоявшую в том, что русские – это европейский народ и как таковой он стоит на ступени «исторического прогресса» много выше других, восточных народов империи и уж тем более таких «варваров» как кочевники-монголы. Естественно, такая позиция была простой экстраполяцией на российское цивилизационное пространство господствующей на Западе парадигмы, которую Н.С. Трубецкой назвал «западный шовинизм» и которая состоит в иррациональной вере в то, что европейская культура «передовая», а все остальные культуры мира, непохожие на нее (например, пошедшие по пути развития не техники и материалистической науки, а духовности и гармонизации отношений с природой) - «отсталые» и подлежащие уничтожению. Легко заметить, кстати, что эта концепция глубоко оскорбительна и для самой русской культуры, которая также не вмещается в узкие западнические рамки, и не случайно прозападная элита Петербургской империи предпочитала французский язык и немецкие традиции, а на язык и обычаи собственного народа смотрела как на «дикие» и «нецивилизованные».
Евразийцы вслед за славянофилами выступили против этой патологии в нашем историческом развитии и даже пошли дальше славянофилов и предложили не только русских, но и другие, прежде всего туранские народы империи перестать мерить на западный аршин и увидеть в них также самоценную самобытность. Не будет преувеличением сказать, что евразийцы первыми отвергли взгляд на русскую историю как на провинциальную, боковую ветвь истории европейской и провозгласили, что русские – великие наследники славных традиций истории евразийской.
Исходя из этого, возможно даже не вполне корректно говорить просто о присоединении башкир к русскому государству в XVI веке. Мы еще раз укажем на то, что термин «присоединение» можно истолковать и так, что башкиры якобы по различным, может быть и вынужденным причинам, лишь по видимости добровольно вошли в состав чуждого им государства. Но это, как мы убедились, совершенно не соответствует исторической истине, поэтому здесь требуется корректировка. Имело место не просто присоединение башкир к России, но и в то же время законное и желанное возвращение башкир в состав евразийской сверхдержавы, на новом историческом этапе выполняющей геополитические задачи сверхдержавы прежней. Проще говоря, башкиры в XVI веке вернулись в подданство «Белого царя», клятву верности которому они, будучи народом высокой чести, никогда не нарушали: был ли он монгольский языческий сарайский хан или русский православный московский царь.

--------------------------------------------------------------------------------

[1] -словарь Брокгауза и Эфрона Электронный вариант.

[2] - Чингисхан пожаловал своему старшему сыну Джучи земли «от Джунгарии до Урала и дальше, куда дойдут монгольские кони». Это царство называлось Джучиев улус или Кипчакское царство. При избрании кипчакского хана в первый день вывешивался белый флаг, отсюда другое название царства – Белая Орда и его хана – Белый хан. Джучи расширил свои владения за счет сибирских земель, после этого появилось другое название – Золотая Орда.

[3] - о мотивах этого поступка смотрите прекрасную статью Г.В. Вернадского «Два подвига Святого Александра Невского»

[4] - см. родословную потомков Чингисхана в работе М.Г. Сафаргалиева «Распад Золотой Орды»/На стыке континентов и цивилизаций –М., 1996 –С. –С. 520-521

[5] - см. Б.А. Азнабаев Интеграция Башкирии в административную структуру российского государства (вторая полвина XVI – первая треть XVIII в.в.) –Уфа, 2005. –С. 53

[6] -см. Б.А. Азнабаев Интеграция Башкирии в административную структуру российского государства (вторая полвина XVI – первая треть XVIII в.в.) –Уфа, 2005. –С.-С. 50-51.

[7] - Э. Хара-Даван «Чингисхан как полководец и его наследие. Культурно-исторический очерк Монгольской империи XII-XIV века»/На стыке континентов и цивилизаций. –М., 1996. –С. 251

[8] - Р. Бариев Волжские булгары: история и культура. Электронный ресурс: http://bariev.narod.ru/Volga_Bolgar/Glava42.txt

[9] - несмотря на то, что Узбек был уже мусульманин, он не нарушил обычая, по которому татарские княжны, выходящие замуж за русских князей, принимали религию мужей.

[10] - см. об этом в книге Ризы Бариева «Волжские булгары: история и культура»

[11] - Золотая моя Орда/Русский Newsweek" N31 от 22-28 августа. Электронный ресурс http://www.1000kzn.ru/article/ru/2636/437/3/

[12] - Александр Кадырбаев Византийское и золотоордынское наследие в судьбе Российской и Османской империй сходство и различия/Татарский мир №19 2004

[13] - см. Золотая моя Орда/Русский Newsweek" N31 от 22-28 августа. Электронный ресурс http://www.1000kzn.ru/article/ru/2636/437/3/

[14] - см. Б.А. Азнабаев Интеграция Башкирии в административную структуру российского государства (вторая полвина XVI – первая треть XVIII в.в.) –Уфа, 2005. –С. 47

[15] - не стоит удивляться тому, что башкир не смутило, что наследником ханов Орды становится православный царь. Орда стала мусульманской очень поздно, в XIV веке, при хане Узбеке. До этого в Орде практиковался принцип веротерпимости и сосуществовали разные религии: и язычество, и буддизм, и ислам, и христианство различных конфессий. Однажды ханом Орды был даже христианин (правда не православный, а несторианин), Сартак (сын Батыя и внук Джучи). Так что формулировка православный, белый хан не казалась тогдашним башкирам странной, в отличии от некоторых наших современников .

[16] - Александр Кадырбаев Византийское и золотоордынское наследие в судьбе Российской и Османской империй сходство и различия/Татарский мир №19 2004

[17] - Великий князь всея Русь Симеон Бекбулатович/Электронный ресурс: Православное информационное агентство русская линия. Московский журнал. 1.05.99

[18] - там же

[19] - см. Сергей Снежко «Москва-Казань: тысячелетие спустя»/ Правая.Ру. Православно-аналитический сайт. 22 августа 2005 года. (www.pravaya.ru).

[20] - его следует отличать от континента Евразия

[21] - см. работу Н.С. Трубецкого «О туранском элементе в русской культуре»

[22] - см. работу Р.О. Якобсона «К евразийскому языковому союзу»

[23] - см. об этом в работе П.Н. Савицкого «Евразийство»

[24] - см. Н.С. Трубецкой «Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с запада, а с востока»; Э. Хара-Даван «Чингисхан как полководец»; П.Н. Савицкий «Геополитические заметки по русской истории», Г.В. Вернадский «Два подвига св. Александра Невского», «Монгольское иго в русской истории», «Евразийское начертание русской истории», «Монголы и Русь»

[25] - при этом евразийцы, конечно, не отрицали, что Киевская Русь исток Руси Московской в плане преемственности религиозно-культурной матрицы

[26] -Н.С. Трубецкой Наследие Чингисхана –М., 1999. –С. 223

[27] - Н.С. Трубецкой Наследие Чингисхана –М., 1999. –С. 225

[28] - Н.С. Трубецкой Наследие Чингисхана –М., 1999. –С.-С. 236-237

[29] - Н.С. Трубецкой Наследие Чингисхана –М., 1999. –С. 243

[30] - Э. Хара-Даван Чингисхан как полководец и его наследие. Культурно-исторический очерк Монгольской империи XII-XIV века/На стыке континентов и цивилизаций. Из опыта образования и распада империй X-XVI в.в. –М., 1996. –С. –С. 252-253

[31] - Н.С. Трубецкой Наследие Чингисхана –М., 1999. –С. 245

[32] - не секрет ведь, что некоторые современные западники, например, Е. Гайдар и В. Кантор, признавая влияние ордынских политических традиций на Русь, при этом расценивают этот факт крайне негативно, утверждая, что родившаяся от монгол «самодержавная идеократия» как раз и превратила русских в «варварский полуазитский народ», далекий от «высоких ценностей» политической культуры Запада (см. напр. работу Е. Гайдара «Государство и эволюция»).

[33] - этим позиция классиков евразийства отличалась от позиции Л.Н. Гумилева, который считал монгольское иго обычным стратегическим союзом

[34] - евразийская оценка монгольского периода русской истории не ограничивается лишь этим, например, евразийцы говорили о благотворности вовлечения Руси в культурную сферу восточных государств, но сказанного достаточно для рассмотрения данной узкой проблемы.
_________________
От чЁрта открестишься, а от москаля и дубиной не отобьЁшься.
(Русская пословица)

neuch · | Добавлено: Пн Авг 20, 2007 11:54 am

Думаю будет полезно прочесть... Кидаю в тему, первую попавшуюся.
Да, еще... Разумеется, не без мух, на мой взгляд

Зачем нужна расология?
А.Н.Савельев
http://savelev.ru/article/show/?id=445&t=1

Недавно меня пригласили в утренний эфир русской редакции ВВС для обсуждения вопроса о книгах издательства «Белые Альвы», запрещения которых требуют некие «правозащитники». Предполагалось, что я отвечу на вопросы, расскажу, что это за книги и почему требование их запрета является абсурдным. Вместо этого в эфир, наряду со мной, был выпущен очередной клеветник, а сама передача была поставлена в стык с материалом об изуверском ролике с убийством двух инородцев самозваными отморозками, объявившими, что они – некая «партия». Передача пошла кувырком. Все, заготовленное мной для слушателей, осталось на бумаге и в мыслях. Виртуально отхлестать клеветника по щекам мне удалось, а вот обсудить серьезные вопросы, поднятые в публикациях издательства и авторов серии «Библиотека расовой мысли» – нет.

- Действительно, - вправе задать вопрос непросвещенный обыватель, - а зачем нам все эти книги, в которых слово «расология» так напоминает «расизм» и связанный с ним политический режим гитлеровской Германии?

Собственно, на такую постановку вопроса и рассчитывают клеветники, продолжая естественную для обывателя логику в стиле «нам тут подбрасывают…» Вслед за этим клевета развивается в донос – якобы, от книг-то вся ненависть в нашем обществе и происходит. Вот если бы запретить… При этом избирательная атака клеветников обращается на небольшой круг монографий и персон. Например, не звучит требование запрета порнографических публикаций. Нет требования прекратить заполнять эфир сценами насилия. Нет протеста против аморализма. Нет призывов остановить фальсификацию русской истории и опошление классического наследия русской культуры. Нет ни звука против публикаций, оскорбляющих Россию и русских.

Все внимание клеветников концентрируется преимущественно на трех книгах, где имеется страшное для обывателя слово «раса» - сборники статей «Расовый смысл русской идеи» (выпуск 1, выпуск 2) и «Расология» В.Б.Авдеева. Однажды претензия была предъявлена к чисто философской книге – переизданию работ Э.Крика «Преодоление идеализма», в которую вошли работы по концепции расовой педагогики. Подверглась нападкам публикация классических работ по расологии довоенного немецкого ученого Ганса Гюнтера, в которой вообще нет никакой политики, никакой социологии. В последнее время клеветники обрушились на мою книгу «Время русской нации», где слово «раса» применяется в двух-трех разделах, да и то скорее вскользь. Здесь, напротив, почти одна политика. На «правозащитников» не угодишь: мало расологии – плохо, много расологии – тоже плохо.

Конечно, публикация классических работ антропологов XIX-XX вв. могут вызывать «культурный шок» у лиц, не знакомых с принятыми в то время терминами. Например, Владимиру Авдееву поставили в вину, что в его книге по отношению к особенностям некоторых африканских народов использован термин «вымеобразная грудь». Что поделать, научная терминология не всегда следует вкусам публики. Как говорится, из песни слова не выкинуть. Терминология порой формируется причудливо и может резать ухо непрофессионалам.

Ведущие ученые сказали в своих отзывах: «Расология» - научная публикация, в которой нет никаких признаков возбуждения вражды и ненависти. Но клеветники не унимаются. Им книга с таким названием – поперек горла. Они теряют работу, если книги с подобным названием будут поступать в продажу и библиотеки, а вопли невежд станут либо игнорировать, либо осмеивать.

Для обывателя скажем: человек любопытствует не только по поводу происхождения Вселенной и жизни других галактик, но и по поводу самого себя – своего происхождения и основ собственной жизни. Поэтому расовые вопросы волнуют многих, даже если они и не называются «расовыми». Ученые книги вообще пишутся «ни для чего». Они – результат работы и возможность поделиться этими результатами с теми, кого это интересует. Вас не интересует – проходите мимо.
Что человечество разделено на расы (разного уровня и порядка) является научной истиной, многократно доказанной и подтвержденной. В последние десятилетия достоверно и надежно подтверждено, что расовое разделение человечества имеет материальную основу в генетике – каждой расе присущ собственный генетический «портрет». Каждому народу тоже. Но народы могут быть введены в заблуждение по поводу своего родства с теми или иными общностями. Культурная идентификация может входить в противоречие с биологической правдой. Особенно, когда народ мал, когда его история не насыщена событиями, а интеллектуальный слой незначителен.

Расы существуют. Отстаивать эту истину вопреки привнесенным и очевидно антинаучным догмам «политкорректности» вовсе не значит быть расистом и проповедовать рознь и вражду.

Расологические исследования имеют массу прикладных результатов. Все они дают возможность устанавливать истину о человеке – конкретном или о целом народе. Кто этот человек (народ), откуда он пришел, от кого происходит, кто его ближайшие родственники.

Исторические исследования находят в расологии новую и эффективную методику проверки гипотез. Например, генетика показывает, что современные греки – не родственники славянам. Хотя гипотеза славянской колонизации имеет место в исторической науке.

Для русских расологические исследования дают весьма важные результаты. Например, что русские не имеют никакого родства с монголоидами, а татаро-монгольское иго не оставило в русском роде никаких следов. Это прямо опровергает русофобскую пословицу «потри русского – найдешь татарина». Татары русифицированы – это точно. У них браки наполовину – смешанные. У русских смешанных браков (за пределами расовой группы восточноевропейцев) – всего около 2%. Русские – типичные европеоиды.

Другой важный вывод расологии состоит в том, что никакой четкой границы между великороссами, белорусами и украинцами не существует. Напротив, даже широтные особенности пренебрегают политическими границами, доказывая общность трех ветвей единой родовой общности. А уж эта общность достоверно отграничена от других – даже от своих восточноевропейских соседей. Третий вывод из общей россыпи результатов определяет, что для русских немцы оказываются ближе, чем прибалты, с которыми нам приходилось долго жить в одном государстве.

Уникальная методика – воссоздание человеческого облика по костным останкам. Она широко применяется в целях криминологии. Она же применима к древним останкам. На основе компьютерной реконструкции трехмерных образов построен целый ряд просветительских фильмов ВВС. В то же время, увлечение компьютерной методикой, сориентированной на современные расовые типы, привела к явной ошибке – образ фараона Тутанхамона оказался негроидным. В то же время его прижизненные изображения и реконструкции без привлечения компьютера показывают иное – европеоидный тип лица фараона с некоторыми южными особенностями, которые и сегодня присущи средиземноморской расе.
Европейские исследователи и публицисты предпочитают не употреблять слово «расология». Но они используют соответствующие методики. Недавно в Берлине прошла большая выставка, посвященная родству германцев со скифами. При этом демонстрировалась мумия скифского вождя – белокурого европеоида – найденная в западной части Монголии. Тем самым подтверждалась гипотеза о том, что Степь в скифские времена (VII-III вв. до н.э.) принадлежала европеоидам, а вовсе не монголоидам. В этой связи еще более загадочными выглядят монголоидные черты на скульптурных портретах некоторых фараонов, монголоидность некоторых изображений микенской (доэллинской) культуры, монголоидность в реконструкции облика мессенцев (соседей спартанцев). Человеческая история таит немало тайн, многие из которых могут быть раскрыты с использованием расологических методик.
Расология подспудно присутствует во множестве исследований – скажем, в разработке лекарств и методов лечения, ориентированных на особенности организма данного народа, в прогнозировании уровня здоровья потомства в зависимости от генотипов родителей и даже в исследовании феномена красоты, имеющей различные стандарты у разных народов.

Только злобный ум или слепая ненависть могут все это интерпретировать как некий экстремизм. Но именно таковы инициаторы кампании «охоты на ведьм», которые не гнушаются соотносить самые отвратительные сцены насилия с публикациями на расологические темы. Они стремятся переключить внимание с действительных источников вражды и зверства на мнимые. Разве утверждение о том, что люди различны меж собой по типу лица, цвету кожи и глаз, генофонду, психическим особенностям прямо ведут к ненависти? Наука любопытна. Она исследует различия. И только невежды могут пытаться представить это в качестве источника вражды.
Вражда происходит от различий между людьми, это так. Но наука лишь исследует то, что есть. Она не создает различий, она их изучает. А вместе с ними может формулировать гипотезы о причинах вражды. На основе научных данных можно понять, где вражда имеет объективную основу, а где она фиктивна, инспирирована вопреки природе вещей. Конечно, вражда происходит не только от различия в строении тела и типе поведения различных народов. Она чаще всего связана с интересами властных группировок и политическими мифами, направляющими сознание масс. Ни того, ни другого мотива в науке не существует. Наука может выражать свои гипотезы и открытия даже в эпатажной форме, ее выводы могут оскорблять фарисейский взгляд на мир. Но она не возбуждает вражды и ненависти по отношению к другим.

Гонения на науку, которые стремятся возбудить некоторые лица, называющие себя «правозащитниками», на самом деле направляются вовсе не против вражды. Сами эти лица являются источником вражды, потому что судят об общественных настроениях по книгам. Книга, будто бы, виновник всего. Именно книга, будто бы, возбуждает ненависть. Это абсурд! Никакая книга не в состоянии изменить общество. Только весьма недалекий человек может придавать книгам мистическое влияние на массы. Скажем той же гитлеровской «Майн Кампф», тиражи которой до прихода фашистов к власти были ничтожны. А кто знал в России до революции и даже до 50-х годов ленинские работы? Что ряды томов стояли в каждой библиотеке – не в счет. Студенты советского периода хорошо знают, как все это «проходили». Марксизм в России не был идеологией масс - работы Маркса и Энгельса большими тиражами вышли по большей части после войны. Также и расовые исследования в довоенной Германии не имеют никакого отношения ни к расистской доктрине нацизма. Эти работы до сих пор остаются неизвестными не только массовому читателю, но даже профессиональным антропологам.

Возбудителями ненависти становятся как раз те, кто пытается выдать свои фобии за правозащитную деятельность, свои корыстные интересы – за стремление к законности и порядку. Это лжецы или люди с неуравновешенной психикой. Скорее – и то, и другое. А еще третье – возможность наживаться на лжи, получая от заказчиков немалые суммы на дестабилизацию политической обстановки в нашей стране. Судя по всему, у этой генерации «инквизиторов» есть хозяева и за рубежом, и в России. От европейских структур они получают гранты, а в России им дают возможность самим распределять гранты, выступая в роли субподрядчика и нанимая новые отряды клеветников, будто бы озабоченных «правами человека». И делается это под сенью президентской программы поддержки некоммерческих организаций.
Не было бы расологии, они нашли бы что-то другое. В любом случае, задача клеветников - связать зверства, вражду и ненависть с определенной политической позицией, которая выражает интересы и чаяния русского большинства России.

Для русских очень важно понять пагубность интернационалистских мифов, которые безвредны только в период подъема. В период упадка, который испытывает Русский мир, нам должен быть в наибольшей мере свойственен национализм – строгое следование национальным интересам, реализации чрезвычайных программ избавления русского большинства от условий жизни, ведущих к демографической катастрофе, восстановление в правах русских традиций общежития, русского понимания общественной морали. В этой связи естественно обращение к научной проблематике, исследующей отличие русских от остального человечества – биологическое, культурное, политическое, хозяйственное. Расология и политическая антропология, таким образом, откликаются на запрос времени.

В нашей истории был период любви ко всему миру; теперь настал период, когда надо полюбить самих себя и позаботиться о себе. И чутко уловить присутствие «чужого», мешающего русскому возрождению. Это присутствие выявляется не только оценками действий власти, которая зачастую ведет прямо русофобскую политику. Но и путем определения тех групп населения, которые совсем не склонны добиваться успеха России и решения проблем русского большинства. Это и этнические криминальные группировки, добавляющие в обычную ненависть к добропорядочным гражданам еще и «кровный» компонент (в порядке мобилизации на преступную деятельность). Это и нелегальные иммигранты из Средней Азии, Закавказья, Китая. Их беда в неспособности врасти в русский социум без ущерба для последнего. А часто – и в нежелании ассимилироваться. В этом случае отношения вражды с коренным населением – прямое следствие недальновидной или прямо подрывной миграционной политики. Это и клановые олигархические структуры в системе власти и бизнеса, в которых этническая солидарность превалирует над стремлением к законности, над национальными интересами России.

Русские отделены культурно и антропологически от других народов. В этом нет ни вражды, ни дружбы – только факт. Все характеристики русского человека, уместные в определенных контекстах, определяют его тем, что он а) любит Россию (ее культуру, ее народ, ее исторический путь, не желая никакого другого - см. Пушкина); б) составляет с русским народом родовое единство, переплетение семейных связей среди предков; в) выглядит по-русски, представляя русский антропологический тип в рамках его разнообразия. Последнее определение проблематично, поскольку угнетение русского большинства в России порождает извращенное понимание о «своих» и «чужих» - распространение вражды на всех лиц, не совпадающих с неким условным (и весьма невнятным) физиономическим стандартом. Отсутствие знаний в этой области приводит к опасным глупостям, к фобиям, вражде и даже преступлениям.

Мало того, что «кровная» идентификация может оказаться ошибочной, она же может довести человека, увлекшегося своим отражением в зеркале, до автофобии – страха и даже ненависти к своему собственному народу. Вплоть до: «Все нерусские, одни только мы (блондины, нацисты, участники какой-то маргинальной группы и т.д.) – русские; остальные - местисы и инородцы». Чтобы более или менее крупные группы населения не были смущены этим, требуется расологическое просвещение. Но его в России нет. Учебники по антропологии для высшей школы не выдерживают никакой критики, оставаясь на уровне столетней давности.

Когда же весь спектр знаний собирается под одной обложкой монографии «Расология», это тут же возбуждает «доброхотов», которые готовы вновь склонить власть к преследованию науки, как это было с генетикой и кибернетикой в советский период. Запрет на публикацию и обсуждение расологических исследований оборачивается враждой; напротив, публикации на данную тему вражду могут смягчать или останавливать. Или, по крайней мере, сделать отношения дружбы-вражды адекватными.

Багратиону ничто не мешало быть русским генералом, Далю - русским филологом и т.д. Им нетрудно было следовать идентичности первого порядка: «Я русский, потому что я люблю Россию». При этом можно быть русским генералом и грузинским князем. В иных случаях целые народы имели в России свой дом и двойную идентичность. Например, греки и армяне, с древних времен жившие вдали от своих «титульных» государств. Или остзейские немцы, становившиеся лучшими чиновниками и генералами на службе русскому царю. Можно быть, скажем, русским армянского происхождения: антропологически, в кровно-родовом смысле – армянином, культурно – русским.

Есть формула русской идентичности второго порядка: «Я русский по крови, мои предки - русские. Поэтому я люблю Россию». Здесь возникает объяснительный момент, который в принципе для чувства любви необязателен, но важен как средство самоконтроля, самообязывания, глубокой рефлексии – понимания и осмысления реальности и собственных задач. Данная формула может быть либо доказательством любви, либо обязательством любить. По аналогии с вариантами утверждений: «Я люблю своих родителей» и «Я люблю отца и мать, потому что они меня родили и вырастили». Разумеется, одно другому не противоречит. В случае ассимиляции лица иной крови, объяснительный момент может быть другим: «Я люблю Россию, хотя и нерусский человек. Потому что я живу здесь. Потому что я воспитан в русской культуре. Потому что я гражданин своей страны и желаю ей блага». И т.д. Оба варианта русскости требуют внятного понимания своей собственной родовой принадлежности, понимания родовой принадлежности русского большинства и сознательного выбора любви (а не ненависти) к своей стране – русской России.
Расизм – опасен, расология – благотворна. Таков вывод, который прямо следует из целей, задач того и другого, а также из результатов. Расизм – деструктивная установка, рассчитанная на невежество. Расология – напротив, дает позитивное знание, понимание родства, близости, семейного тепла для целого народа. А также понимание и уважение отличий других народов, знание возможных источников вражды и ненависти. Последнее дает в руки инструмент изживания вражды, если это возможно, или эффективного отражения угроз существованию нации и государства со стороны неисправимых, «кровных» врагов.

О причинах вражды мне довелось написать и издать книгу «Образ врага. Расология и политическая антропология». Скорее всего, к ней в самое ближайшее время «правозащитники» предъявят самые абсурдные претензии. Потому что здесь есть слово «раса» и потому что моя личная политическая позиция противоположна позиции этих «правозащитников». Их я считаю врагами России и русских. Они этого не опровергают. Но зато стремятся представить защиту России и русских как экстремизм, как нечто, подпадающее под действие репрессивных законов.

Они не дискутируют, они не опровергают написанного мной или В.Б.Авдеевым. Они клевещут, используя единомышленников в СМИ. Это способ их существования, способ добывания средств к существованию. Они (за малым исключением) никогда не занимались наукой и не знакомы с основами научного знания. Поэтому в своих доносах в прокуратуру они легко допускают алогизмы: цитируют и делают выводы из цитат, которые мало-мальски образованный человек сделать не сможет. Потому что образование создает культурный запрет на фальшь, на нарушение формальной логики, на подтасовку смыслов. Чтобы переступить черту, надо быть еще и бесстыдным. Сочетание невежества и бесстыдства создает бинарное оружие клеветы. Оно срабатывает, когда клевета усиливается государственным аппаратом, где невежд, лжецов и прямых изменников немало.

Фактически сейчас государственная власть в России балансирует на хрупкой грани. Либо она быстро превратится в репрессивный аппарат, который в считанные годы доведет страну до краха. В этом направлении уже немало сделано, и «правозащитники» внесли здесь свою гнусную лепту.

Либо власть обратится к интересам народа. И тогда расология будет научным подспорьем в решении множества проблем – от демографии до пропаганды здорового образа жизни. Если ситуация склонится к первому сценарию, нам всем «мало не покажется». Тревожный обыватель, пугающийся слова «раса», попадет в такой оборот, что ему будет не до прежних страхов. Если мы убережемся от скатывания власти к полицейским методам управления и преодолеем олигархическое присвоения всех материальных богатств России, то страна расцветет, станет национальной демократией, в которой расология займет свое место среди научных дисциплин и не будет никого пугать.